Дом доньи Фернанды стоял на углу, передним фасадом на главную улицу Икстапалапа, а торцом — в узкий переулок. В этот переулок выходило и окно, у которого уже не раз встречалась Ана с доном Энрике.
Едва человек в плаще заметил, что окно приоткрылось, он приблизился бесшумными, медленными шагами.
— Дон Энрике, — шепнула донья Ана.
— Ангел мой, — ответил юноша.
— Подойди, счастье мое! О, как мне страшно…
— Страшно? Но кто может тебя обидеть, когда я с тобой, радость моей жизни?
— Ах, дон Энрике! Того, кто мешает нашему счастью, не может поразить твоя шпага.
— Твоя мать, Ана? За что она ненавидит меня? Может быть, она не любит тех, кто любит тебя? Но разве я недостаточно знатен, разве я не достоин назвать тебя своей?
— Не говори так, дон Энрике. Ты — настоящий кабальеро. Твой род не ниже королевского, и счастлива женщина, которая будет носить твое имя и называть тебя своим. Но…
— Что? Говори, любовь моя, не бойся…
— Дон Энрике, моя мать слушает твоих врагов, она думает, что ты не любишь меня, что хочешь лишь посмеяться над ее дочерью.
— И ты веришь, что я не люблю тебя? Да ведь я не понимал, что такое любовь, пока не узнал тебя! Какое мне дело до того, что она не верит в мою любовь, если ты мне веришь! Ради тебя одной я хочу быть добрым и благородным. Скажи, Ана, ты веришь, что я люблю тебя?
— Если бы я не верила, я бы умерла!
— А ты любишь меня?
— С каждым днем все больше.
Девушка прижалась лицом к решетке, дон Энрике склонился, и их уста слились в поцелуе, который, казалось, не прервется никогда.
— Ана! — воскликнул юноша, безраздельно отдавшись захватившей его страсти. — Ана! Ты сказала, что любишь меня?
— Больше, чем можешь вообразить.
— И ты способна сделать то, что я скажу тебе?
— Даже если ты мне прикажешь убить себя!
— Свет души моей! Слушай же, Ана! Беги со мной!
— Бежать?! — воскликнула девушка с ужасом, которого отнюдь не испытывала, ибо только и ждала подобного предложения. — Бежать! Но куда?
— Со мной, в моих объятиях, ко мне…
— Дон Энрике! Ты любишь меня и предлагаешь мне побег, огласку, бесчестие?
— Нет, Ана, нет, это не бесчестие. У меня ты найдешь любовь и счастье; твоя мать не будет больше противиться, она на все согласится, и вскоре ты станешь графиней де Торре-Леаль. Ана, ты не хочешь уйти со мной?
— О, ты настоящий кабальеро, я обожаю тебя, Энрике! Я пойду за тобой на край света.
— Какое счастье ты даришь мне!
— Когда мне уйти из дома?
— Сейчас же!
— Как, так скоро?
— Каждое мгновение без тебя кажется мне вечностью, любовь моя. Иди, не медли.
— Хорошо, иду, иду, жди меня, — сказала донья Ана, убегая.
— Встретимся в патио! — крикнул вдогонку дон Энрике, охваченный нервным возбуждением.
— Нет, здесь же.
— Не задерживайся, мой ангел!
— Скоро я буду с тобой. Видишь, как я люблю тебя!
Окошко захлопнулось. Дон Энрике завернулся в плащ и приготовился ждать.
Донья Ана поспешно вышла из комнаты и, взбежав по лестнице, бросилась в спальню доньи Фернанды.
— Что случилось?! — воскликнула мать.
— Час настал, матушка!
— Он предложил тебе бегство или брак?
— И то, и другое.
— Что же раньше?
— Бегство, — улыбнувшись, ответила донья Ана.
Донья Фернанда тоже улыбнулась.
— Он не дурак, да и я не глупа. Теперь мы знаем, что делать.
— Идем, матушка, как бы ему не наскучило ждать.
— Дитя, плохо же ты знаешь мужчин! Самый нетерпеливый рад целый день ждать девушку, которая ему нравится.
— Все же пойдем скорей.
— Похоже, что тебе тоже не терпится, хотя уйдете вы недалеко.
— Как хотите, матушка, но надо торопиться.
— Следует уведомить дона Хусто, сегодня он решил провести здесь ночь, чтобы помочь нам.
— Дайте ему знать, пока я собираюсь.
Донья Фернанда вышла, а донья Ана стала прихорашиваться у туалетного столика. Ей хотелось появиться перед возлюбленным еще более прелестной. Мать вернулась вместе с доном Хусто.
— Мы готовы, — сказала она.
— Идемте, — ответила донья Ана.
И все трое спустились в патио.
— Сначала ты выйдешь одна, — по дороге наставляла донья Фернанда свою дочь. — Мы дадим вам немного отойти, а затем пустимся в погоню и освободим тебя.
— Вы будете вдвоем?
— Нет, возьмем с собой слуг, вот они уже наготове, — ответил дон Хусто, указывая на собравшихся в глубине патио слуг с фонарями и секирами.
— Ох, матушка, мне стыдно становится, как подумаю, сколько народу узнает об этом деле.
— Вот глупышка! Да завтра о похищении узнает весь Мехико. Что же за беда, если сегодня несколько человек увидят тебя?
— Но весь Мехико меня не увидит, а эти люди будут присутствовать…
— Если боишься — еще не поздно.
— Нет, — решительно ответила донья Ана и, распахнув двери, вышла на улицу.
Дон Хусто запер дверь изнутри. В тот же миг раздался крик доньи Аны и какой-то шум, похожий на борьбу.
— Слышите? — в испуге сказала донья Фернанда. — Выйдем на улицу.
— Успокойтесь. Должна же она для виду оказать сопротивление.
Оба замолчали, снаружи тоже все утихло. Они уже собирались выйти, как снова раздался шум и звон шпаг.
— Скорее, скорее! Кто знает, что там происходит! — воскликнула донья Фернанда.
— Да, теперь пора, — ответил дон Хусто, открывая дверь, и оба в сопровождении слуг выбежали из дома.