Пираты московских морей

— А у меня седины прибавилось, когда этот Барбос мне паспорт на имя Штирлица подбросил! — проворчал сыщик.

— Это ты о коммандере так неуважительно? Напрасно. Если бы не эта ксива, недоброжелатели настигли тебя где-нибудь на перегоне между красивыми фрицовскими городками. И зашвырнули в угольный карьер. Или закатали по старой доброй традиции в бетон на строительстве автобана. И твоя немецкая подруга вовек тебя там не отыскала.

Владимир засмеялся.

— А почему вы меня такой самодовольной ухмылочкой встретили?

— А как же? Ты все же наш крестник. Взглянул на твой пополневший лик и подумал: красавец!

— Ну а как там у вас Харон? — спросил сыщик, чтобы скрыть смущение. — Вышел из запоя?

— Ну что за привычка наступать на больную мозоль! — нахмурился гость. — Теперь один тип из города Гори подарил ему сто бутылок паленого грузинского коньяка. А старик привык только к чистому, подлинному продукту. У него с этого пойла совсем разум помутился. Бросил якорь посреди Леты и горланит целыми днями песни. Бывает, что не очень приличные. А по ночам воет от боли. Печень у Харона больная. Все его жалеют.

— Да он же у вас коррупционер! С какой стати его жалеть?

— Всех надо жалеть. Мы и тебя жалеем и себя жалеем. Из-за ваших взяточников на реке такое творится! Лезут все, кто ни попадя! Приходится самим поддежуривать. Вчера, например, коммандер Бонд ватагу экстремалов-сплавщиков выловил.

— Вы издеваетесь надо мной? Спивающийся Харон, экстремалы-сплавщики, бормотуха от Саакашвили…

— Не надо! Про Саакашвили я не говорил. И вообще мой принцип — про политику ни слова! И ты, милок, не лезь в политику и в наши дела нос не суй. Понял? — гость с ухмылочкой потеребил свой крупный рубильник. А Владимир, вспомнив выпад Джеймса Бонда, слегка отодвинулся от экрана.

— Ладно, Петрович! Я побежал. А ты повнимательнее осмотрись вокруг и штурмуй корифея Забирухина. И чтобы ноги этого проходимца Гарденского на съемках не было!

— А что с экстремалами произошло? — выкрикнул Фризе вслед исчезающему гостю.

— Бонд передал их «по назначению», — донесся до Владимира загробный голос уже не из потухшего телика, а откуда-то со стороны кухни. — Живые спортсмены — не по нашему ведомству. Теперь будут заниматься своим любимым делом до второго пришествия. Сплавляться по огненным рекам.

Фризе передернуло от ужаса, как будто и он там будет кататься по огненным горкам.

«А еще говорит — надо всех жалеть, — впервые подумал он о своем госте с неприязнью. — Вон, каким загробным голосом заговорил!»

Именно так звучал голос прадедушки баскетболистки Берты, когда в счастливые годы их безмятежной дружбы она заманила Фризе на спиритический сеанс к подруге-белошвейке. Белошвейка была необыкновенно популярна среди жен членов политбюро и правительства. Она шила им бюстгальтеры.

Зачем понадобилось Берте пообщаться с прадедушкой, сыщик не помнил. По крайней мере она не советовалась с ним, выходить ли замуж за Ростика. Да и Ростик в то время еще не появился на ее горизонте. Он нарисовался только у Мальтийских берегов. Жутковатый голос прадедушки с тех пор и стал ассоциироваться у Фризе, с загробными голосами.

ИСКУШЕНИЕ ЛАПУШКИНА

Егор Лапушкин, настоящее имя у него было Игорь, но в блатном мире его звали только Егор, «ходил на зону» всего один раз. Но пробыл там двенадцать лет. От звонка до звонка. За убийство. Большим разделочным ножом проткнул любовника жены. Проткнул так «удачно», что прелюбодей умер мгновенно. Жена тоже получила свое. Ей Лапушкин располосовал тем же ножом всю спину и задницу.

Обычно судьи жалеют обманутых мужей, но Егора не пожалели. Впечатлились тем, как хладнокровно он вытащил из трупа нож и «разделал» жене столь жизненно необходимые места. Жена и правда два года не могла садиться, а уж о том, чтобы лечь на спину…

Из колонии Игорь-Егор вернулся с прекрасными отзывами начальства и хвалебными характеристиками руководителей лагерной самодеятельности. С таким «багажом» его сразу взяли на работу, что для бывшего зэка всегда проблема. И взяли не куда-нибудь на земляные работы, а в речной пассажирский порт.

А московским паханам пришла из зоны малява, в которой расписывались достоинства сидельца «Лапы»: смел, предан братве, до фанатизма ненавидит ментов и прокурорских. И по жизни — большой артист. Уркаганы вкладывали в это слово совсем другой смысл, чем руководители лагерной культпросветработы.

Немудрено, что на Лапушкина обратили внимание и милицейский майор, оперуполномоченный, курирующий пассажирский порт, и вор в законе Стах, он же Макаркин. Каждый хотел заиметь его в помощники. Майор метил Егора в свои осведомители. Как говорят в народе, в стукачи. А Макаркин — в соратники по воровским делам. До Стаха не раз доходили истории о том, как зэк, которого на «зоне» приняли за обычного «мужика», стал «авторитетом».

Недаром говорят, что слава бежит впереди человека. И хорошая, и плохая.