Письма 1886-1917

Зная по себе, какого труда требует борьба с театральной рутиной и шаблоном, я от всего сердца поздравляю Вас с большой победой, приветствую Вашу большую энергию и желаю дальнейших успехов. Вдумайтесь в мое счастливое и совершенно исключительное положение среди работников театра, которому я служу совершенно бескорыстно, и Вы должны будете поверить искренности этого письма².

С совершенным почтением благодарный

К. Алексеев

124. А. П. Чехову

14 января 1902

Москва

Добрейший и многоуважаемый Антон Павлович!

Я Вас очень благодарю за Ваше чудесное, простое и сердечное письмо. Оно меня растрогало, а жену заставило прослезиться¹. Она сама будет писать Вам, как только справится со своими нервами, которые у нее за последнее время расшатались. Как досадно и больно, что Вы хворали… Весть об этом дошла до нас, и мы все волновались, но потихоньку, чтоб еще больше не расстраивать Ольгу Леонардовну. Должно быть, весна будет ранняя, и мы скоро увидим Вас среди нас… Это для нас большой праздник, в этом Вы не должны сомневаться; да и на душе как-то спокойнее, когда _с_а_м_ - близко.

Я сконфужен и польщен тем, что таганрогская библиотека желает иметь мою карточку. Не сочтите это за наивничанье, но я совсем не знаю, как поступить в данном случае. Допустим, я вышлю простую кабинетную карточку, без рамки. Скажут: "Ишь, жадный, не мог разориться на рамку и большой портрет!" Вышлешь большую карточку в рамке… Скажут: "Обрадовался, что в музей попал!" Как быть? Не откажитесь в одном из писем к Ольге Леонардовне посоветовать мне: какую карточку выслать – кабинетную или немного побольше? В рамке или без нее? Не откажитесь поблагодарить кого следует за честь, которую мне оказывают. По получении от Вас ответа через Ольгу Леонардовну – не затяну отправки.

Ваши слова о том, что Нила должен играть я, давно уже не оставляют меня в покое². Теперь, когда начались репетиции и я занят mise en scene, я особенно слежу за этой ролью. Я понимаю, что Нил важен для пьесы, понимаю, что трудно играть положительное лицо, но я не вижу, как я без внешнего перевоплощения, без резких линий, без яркой характерности, почти со своим лицом и данными, превращусь в бытовое лицо. У меня нет этого тона. Правда, я играл разных мужичков в пьесах Шпажинского, но ведь это было представление, а не жизнь. У Горького нельзя представлять, надо жить… Сохранив черточки своего быта, Нил в то же время умен, многое знает, многое читал, он силен и убежден. Боюсь, что он выйдет у меня переодетым Константином Сергеевичем, а не Нилом. Певчего Тетерева мне играть гораздо легче, так как его характерность ярче, грубее; тут мне легче отойти от самого себя. Пока я нахожусь в запасе и буду играть в том случае, если роли Нила или Тетерева не удадутся одному из их теперешних исполнителей и, конечно, если одна из этих ролей удастся и мне.