Все, что говорится на репетициях, относится ко всем. Все мелочи постановки создают ту атмосферу, в которой артист сливается с автором и артистами и со всеми частями сложного театрального механизма.
Возможно ли у нас добровольно удержать артиста в этой атмосфере? Не скажут ли у нас: "Бесчеловечно держать на репетиции артиста, участвующего в пьесе, но не в акте"?
Режиссер должен просидеть безвыходно, и это человечно, но для артиста – это невозможно.
И вот режиссер должен десятки раз повторять одно и то же каждому порознь, и это не считается бесчеловечным, и режиссер не имеет права ни сердиться, ни упрекать артиста за его хладнокровное отношение к делу.
Не забудьте самого главного.
Режиссер работает теми тончайшими и деликатными частями организма, которые изнашиваются очень скоро.
Тут уж вопрос о здоровье и жизни. Нельзя жертвовать ни тем, ни другим ради каприза или легкомыслия других.
Возвращаясь ко мне лично, следует вспомнить, что я до сих пор нес все главные роли и был сильно занят как актер, что у меня есть большое дело, в котором я должен принимать участие, что у меня есть и общественные занятия, вроде школы, попечительства, что у меня семья и что я больной человек.
Такую работу я несу уже 20 лет – безропотно.
Я делал ее, пока мог.
Теперь – приходится себя беречь.
К счастью, я нашел для этого средство, это – прекращение репетиций в тех случаях, когда они идут недостойно для нашего театра.
Я счастлив, что сделал это открытие, и буду применять его всегда.
В одну из мучительных минут для режиссера я мог быть некорректен по отношению к Вам.
Если это так, охотно прошу извинения. Если же Вы были некорректны ко мне, не мне учить Вас, что Вам делать.
С почтением
К. Алексеев
7 ноября 1906 г.
244*. Вл. И. Немировичу-Данченко
12 ноября 1906
Дорогой Владимир Иванович!
Довожу до Вашего сведения и до сведения гг. пайщиков, что в предстоящем месяце у меня освобождается время, которое я мог бы употребить на то, чтобы обдумать и замакетировать одну из пьес, намеченных к постановке.
Позднее, когда начнутся серьезные репетиции, а затем и спектакли "Драмы жизни", я не буду в состоянии исполнять работу режиссера по новой пьесе, в смысле ее постановки.
Предупреждая об этом своевременно, я прошу Вас в возможно скором времени назначить мне указанную выше работу.
Кроме того, я обращаю внимание на то, что три художника, получающие от театра жалованье, сидят без работы. Я бы предложил теперь же принципиально решить вопрос о дальнейших постановках и назначить им немедленно работы:
Колупаеву я бы заказал эскизы и макеты найденовской пьесы1
.
Ульянову – костюмы для андреевской и для "Синей птицы".
Егорову – макеты и декорации андреевской пьесы2
. Лишь только освободится Симов – я бы обдумал теперь же пьесы для него.
Очевидно, если театр будет существовать, он захочет ставить одну из пьес классического репертуара по примеру "Горя от ума". Вот эту-то пьесу и следует поручить теперь же Симову.
Лично я поставил бы на очередь:
1) "Месяц в деревне",
2) "Плоды просвещения",
3) "Лес",
4) "Ревизор".
Если не начать об этом думать теперь же, то произойдет в будущем та задержка, которая так дорого обходится театру.
Ваш К. Алексеев
12 ноября 1906 Москва