Письма и дневники

Мне всегда хотелось это сделать, но я употреблял над собой огромное усилие, чтоб молчать, чтоб не возбуждать подозрительности. И молчал. А через некоторое время Вы опять обращались ко мне с мучительными исканиями таких преданных истинному, чистому делу людей. И я снова порывался сказать Вам, что знаю одного такого […] Да. Я Вам хочу доказать, что самый настоящий, самый горячий поборник Ваших новых взглядов, единственный, понимающий их так глубоко, работающий над этим каждый день и каждый час, глубоко уверовавший и положивший их в основу – мало сказать – всех своих трудов, но всей своей жизни, – это только Германова». (Музей МХАТ, архив Н.-Д., № 1650.)

ОТВЕТ ТРЕТЕЙСКИМ СУДЬЯМ ПО ДЕЛУ КОМИССАРЖЕВСКОЙ И МЕЙЕРХОЛЬДА

Запись является черновиком ответа на запрос, направленный Станиславскому участниками третейского суда, который был собран по требованию Вс. Э. Мейерхольда для разбора его конфликта с В. Ф. Комиссаржевской. Не прося судей вникать в суть идейно-творческих противоречий, побудивших Комиссаржевскую просить режиссера уйти из ее театра, Мейерхольд возражал против своего отстранения от режиссерских обязанностей посреди сезона как против нарушения профессиональной театральной этики.

Пятнадцатого декабря 1907 г. Станиславскому было направлено письмо следующего содержания: «Милостивый государь Константин Сергеевич! Третейский суд по делу Вс. Э. Мейерхольда с В. Ф. Комиссаржевской в составе председателя О. Я. Пергамента и судей Ф. К. Сологуба, А. В. Тырковой, А. К. Вольфсона и О. В. Фридлиба признал необходимой экспертизу в деле определения установившихся в театральном мире этических норм и постановил обратиться к Вам с просьбой оказать ему содействие, дав ответы на нижеследующие вопросы:

1. Может ли, с точки зрения установившихся театральных обычаев, антрепренер удалить среди сезона режиссера, сохраняя за ним полностью обусловленное содержание?

2. Не должно ли такое удаление быть только фактическим устранением, но не явным и открытым удалением из состава труппы?

3. Если на означенные вопросы не может быть дано ответа в общей форме, то как надлежит ответить на них, если антрепренер является сам артистом и если он в своем отказе руководствуется соображениями не коммерческого, а принципиального свойства?

Принося извинение за причиненное беспокойство, Суд позволяет себе указать на то, что заседание его приближается к концу и что скорейшее получение Вашего ответа представляется крайне желательным». (Музей МХАТ, архив К. С., № 12444.)

Станиславский весьма серьезно обдумывал свой ответ на посланный ему запрос. В записной книжке, кроме публикуемого текста, сохранились и его варианты (Зап. кн. № 773, л. 38–41).

²⁹⁷

В другом черновом наброске письма (л. 39–40) эта мысль получила следующее развитие: «Есть ли такой закон или средство, чтоб заставить режиссера или артиста творить то, во что он сам не верит.

Условный театр и реальный не могут слиться без взаимных уступок.

Если уступки невозможны – я не знаю другого средства, как разойтись.

Вопрос, кто должен уходить – сам хозяин или его сотрудник, – решается самой практикой. Понятно, что хозяин, имеющий обязательства, должен остаться, так как с его уходом рушится все дело.

Уйти по взаимному соглашению, из-за принципиальных разногласий, получить следуемое по условию, – в этом нет ничего оскорбительного для пострадавшей стороны. Напротив: остаться в деле, быть отстраненным от него и ежемесячно получать содержание – это унизительное и оскорбительное положение.

Мне кажется, что тот факт, что г-жа Комиссаржевская решила расстаться в материальном отношении с г-ном Мейерхольдом и вернуть ему свободу действий, не унижая его вышеуказанной унизительной ролью, – это факт ее деликатности.

Требовать от предпринимателя, чтоб он не только как антрепренер, но и как артист пропагандировал и выполнял те принципы в искусстве, которым он не верит, – нельзя.

Требовать, чтоб он не только проводил эти принципы, но и материально и нравственно нес за них ответственность, – еще менее справедливо.

Если во всяком деле присутствие человека, устраненного от дела, ненормально, в театре такое присутствие нетерпимо. В тот момент, когда артист робко ощупывает образ на репетиции, – он доверчив, наивен и робок. Одно присутствие на репетиции лица, несогласного с его взглядами, смущает и охлаждает творческий порыв.

Чтоб творить, надо верить в свое творчество. Все, что охлаждает его, опасно и вредно. Работа театра только тогда плодотворна, когда его деятели составляют дружную семью. Присутствие в этой семье такого важного и веского по авторитету человека, как режиссер, не согласного с общей работой, должно внести дисгармонию или разлад, расшатывающий общее дело. Трудно принять на себя роль такого диссонанса. Не менее трудно примириться с присутствием такого лица в своей семье.

Вывод естествен: деликатность требует от г-на Мейерхольда устраниться, [а от] г-жи Комиссаржевской – покончить вопрос прямо и честно, выполнив свои материальные обязательства.