Письма и дневники

1) что в критике Вашей всей административной части нашего дела Вы глубоко несправедливы и безжалостно пристрастны. Существующие недочеты, которые признаю и я, не дают никакого права рисовать эту часть в таком плохом виде, в каком рисуете Вы, а отрицание всякого порядка обнаруживает Вашу несправедливость ко всем, кто так много работал и работает у нас в театре;

2) что по организации недочеты нашего дела, как бы они ни были значительны, неизмеримо маловажнее достоинств, ставящих наш театр рядом с самыми организованными, и не только в России, но и в Европе. И если за постоянное и упорное требование еще лучшей организации Вас можно только благодарить, – то это не значит, что с Вами можно соглашаться, когда Вы утверждаете, что все заведующие частями настолько плохи, что дело не гарантирует Вас как участвующего в нем капиталиста. При такой резкой постановке вопроса Ваши требования обращаются в придирки, подсказанные Вам желанием ввести в дело лично симпатичного Вам человека.

3) Я всеми силами старался отодвинуть от себя оскорбительность такого настойчивого желания ввести Нелидова до тех пор, пока речь шла о возмещении некоторых «пробелов» в организации нашего дела. Но из всех Ваших слов выяснилось, что речь идет не о пробелах, а об исполнении таких функций, которые, оказывается, не под силу были Савве Тимофеевичу [Морозову], не под силу соединенным усилиям наших деятелей, вообще никому, кроме Нелидова. Стало быть, речь идет о крупной администрации. Вдумайтесь же в это хорошенько, и Вы увидите следующее: фактически Нелидов придет просто на прекрасное готовое, созданное всем нашим десятилетним громадным трудом, и заполнит только кое-какие пробелы, на которые нужно одну-две недели труда. В глазах же всей публики и в Ваших глазах мы в наше беспорядочное дело берем администратора, состоявшего 10 лет управляющим Императорским театром, – и вот он-то и окажется гением, организовавшим наконец Художественный театр, который велся до сих пор так неумело. Причем я же, я вместе с Вами будем создавать нашим знанием, моим знанием, нашим опытом, моим опытом этого нового гения. Я же – может быть, даже больше, чем Вы, – буду учить его, как надо действовать у нас в театре, чтобы оказаться на высоте. Я же передам этому человеку с рук на руки, подарю ему репутацию хорошо организованного дела. Чувствую, что мое бескорыстно не идет до таких пределов. Одно дело – ввести в театр помощника, исполнителя некоторых второстепенных функций, другое дело – ввести администратора. Слишком очевидно, что именно на эту роль идет Нелидов. Да и Вы по совести, положа руку на сердце, не скажете, что видите в Нелидове только чиновника особых поручений. Это будет только первое время. Затем Вы его постараетесь выдвинуть в начальники всех частей, а от того, чтобы он присутствовал на спектаклях, – прямой переход не к тому, чтобы он следил, нет ли дырки на декорациях, а к функциям несравненно более широким, которые утверждены нашим десятилетним трудом, в которые вложено все мое понимание театральной этики, вся моя любовь к театру… И это все я должен по частям подарить, – да, повторяю это слово – подарить – кому же? Человеку, которого считаю неспособным даже поддерживать мое

направление, дух моих взглядов, моих убеждений, резко расходящихся с чиновничьими.

Дорогой Константин Сергеевич! Я с ревностью, теперь перегоревшей, но с убеждением в Вашей заслуженности, с полным признанием всех Ваших прав на это – уступил Вам всю художественную славу театра, всю целиком. Все хорошо знают, что в истории театра моего имени не будет, – будет только Ваше имя. Но, уступив эту славу, я все же нахожу удовлетворение в том, что в самом направлении Театра в основе лежат мои убеждения, что дух Театра создан мною не менее, чем Вами. Поглядите же в будущее, – не кажется ли Вам, что Вы заставляете меня и в другой области Театра – административно-этической – слишком щедро поделиться с новым человеком, которого я вдобавок считаю ничтожеством.

Повторяю, я не верю, да и никто не верит, что Нелидов идет на маленькую роль…

Не кажется ли Вам, что мою роль Вы делаете еще более закулисной, – очень большой, очень важной, настолько важной, что с моим уходом в пять часов Вы уходите в одну минуту шестого[21], – но еще более закулисной, – потому что я же буду учить Нелидова, каким надо быть администратором у нас в театре.

Не скрою, что я чувствую некоторое унижение, говоря обо всем этом. И виню в этом Вас, Ваше пристрастие к тем, кто беспрекословно Ваш, и – в лучшем случае – холодное, равнодушное признавание тех, кто к Вам относится просто, хотя бы и с полным уважением. В ослепленном пристрастии, в желании ввести Нелидова Вы доходите до безжалостно-несправедливого отношения к десятилетним работникам нашего театра, до придирчивой преувеличенности наших недочетов, – как будто Вы сами совершенно без недостатков, – я, наконец, до щедрой раздачи другим того, что нажито нами.