Письма к Безымянной

Вскоре Людвигу сполна воздалось за все вольнодумные реверансы вроде «Оды к свободе»: как и в любого несостоявшегося самоубийцу, в Карла вцепились. Полиция принялась проверять его на карточные долги и участие в подозрительных сборищах, врачи и священники повадились проводить с ним морализаторские беседы. Родство со знаменитостью спасло от одного: Карла отбили у цепкой стражи Башни Дураков. После Сальери, не прожившего в заточении и года, Людвиг понимал: он не выдержит, если это чудовище проглотит кого-то еще, тем более бедного Карла. Карла, который сделал то, что сделал, почувствовав себя неприкаянным, Карла, который не сбился бы с пути, если бы жил «свою жизнь». В итоге всеми правдами и неправдами, вновь сговорившись с Иоганной, Людвиг добился компромисса: Карла не будут принудительно лечить, а позволят уехать на природу. Пусть врачует душу там, а потом…

Людвиг не может выбраться из воспоминаний все время, что переодевается в сухое, все время, что обустраивается в комнате и спускается к ужину. Большое облегчение: в столовой никого, кроме брата; он сидит смиренно, положив по правую сторону от тарелки пустую тетрадь. Настроен разговаривать. Уже хорошо.

Ужин скромный: хлеб, сыр, вино, холодная курица. Николаус, видимо, помнит, что Людвиг в последнее время ограничивает себя в жирном из-за проблем с желудком, а может, сам решил умерить вечерние аппетиты. Есть все равно не хочется. Людвиг просто садится, наливает себе вина, отламывает хлеб. Ему приятен и этот жест доброй воли: Нико не забыл, как Людвига раздражают мельтешащие под рукой слуги.

– Где Карл? – спрашивает он. Нико мотает головой. «Не захотел есть», понятно. – Что ж, спасибо за компанию. И за приют, конечно. У тебя тут правда великолепно, как в хорошей гостинице. Может, откроешь?

Нико фыркает, закатывает здоровый глаз, но кивает, принимая шутку: в одном из писем он обмолвился, что здорово поиздержался, покупая поместье, и Людвиг пообещал ему приплачивать, чтобы визит вышел менее затратным. Но теперь брату явно неловко – из-за бледного вида Карла, а может, из-за чего-то еще. Он скорее пишет что-то на листе, хватает приборы и принимается за курицу с самым виноватым видом. Разменял полвека, но ведет себя как ребенок. Слабо усмехнувшись, едва удержав желание потрепать его по плечу, Людвиг кидает взгляд на лист.

«Опера???» Ну конечно. Еще пририсовал что-то вроде кучки монеток, больше похожей на кучку навоза. Людвиг усмехается снова, но внутри исподволь разрастается теплое чувство. Оно было бы еще теплее, не кройся за ним стылая скорбь.

– Увы, нет, Нико. Золотых гор не будет, я передумал ее сочинять. Проблемы, хотел заранее найти театр, который будет ее ждать, но ничего не получилось.

Брат просто смотрит, но во взгляде читается: «Да неужели?» Непередаваемая мимика истинного медика. Людвиг вздыхает.

– Хорошо, хорошо, отстань. Сюжет тоже перестал мне нравиться.

Николаус поднимает бровь, упорно молчит, и приходится отвести глаза.

Месяцы, в которые Карл сделал то, что сделал, были… неплохими. А в сюжет, который предложил довольно знаменитый либреттист[102], Людвиг влюбился, насколько мог еще во что-то влюбляться. То была «Прекрасная Мелюзина» – мрачная сказка о рыцаре и… его фее, дочери Тайного Народа, которая, бродя среди людей, в этого рыцаря влюбилась и осталась с ним, и вместе они многое свершили для мира. Но в конце, когда он раскрыл тайну происхождения феи, ей пришлось его покинуть. Людвигу нравилось все – кроме, пожалуй, имени феи, но даже оно было вполне созвучно тому, которое жило в его собственном сердце. Он согласился работать, потом, правда, подумал, не предложить ли автору изменить финал на что-то светлее… а потом финал сбылся, Безымянная ушла, и душа погасла. Нет, нет, никаких опер. Только квартеты, хорошо оплачиваемые струнные квартеты, где скрипки и виолончели плачут так, что никто не услышит твоих собственных стенаний. Так – отказавшись и от «Мелюзины», и от пары других сюжетов и махнув рукой даже на попытки снова заполучить «Фауста» – Людвиг и приехал к брату. Племянник пусть отдохнет, а он… он…

«Так что ты будешь делать?» – пишет Нико, вытерев руку салфеткой.

– Сочинять на заказ, – отрезает Людвиг, давая понять, что не хочет обсуждать творчество. Пожалуй, зря: брат легко уступает, но тут же выводит новый вопрос:

«Место ему нашел?»

Вздохнув, Людвиг отпивает вина, поджимает губы.

– Да. Свои обещания я держу.

Николаус снова окидывает его долгим, пристальным взглядом.

– Правда. Его ждут. – Людвиг демонстративно отодвигает лист и принимается за еду. – Бога ради, не держи меня за… за… за кого, объясни хоть.

Брат разводит руками. Дальше они какое-то время едят молча.