Письма к Безымянной

– Дрессировать? – переспрашивает Карл. Что-то в его тоне заставляет Людвига опять ощутить сухость в горле. – О чем ты?

– Ну, лошадей! – Людвиг повторяет привычный жест племянника: пожимает плечами, почти беспомощно. – Это, наверное, не так просто, нужен какой-то потенциал.

– Наверное… – растерянно отзывается Карл. – Не имею понятия.

– Погоди. – Людвиг плавно отпускает его. Карл стоит достаточно твердо, но смотрит так, будто не понимает, где находится. Глаза бегают, лицо напряженное. Да что такое? – Карл, не нужно притворства, ладно? Не хотел признаваться, но да, пару раз я за тобой следил и видел, что ты ходишь смотреть на липицианов. – Карл открывает рот. – И мои друзья это говорили! И если ты думаешь, что кто-либо осудил тебя, то нет, мы…

Карл смотрит все так же напряженно, пусто. Но в следующий миг в пустоте проступает то, от чего Людвиг теряет дар речи. Обида. Разочарование. Продолжить не получается, более того, внезапно хочется попятиться. Но нужно оставаться на месте. Держаться.

– Значит, на самом деле вы ничего не поняли, – слышит наконец он. Карл натянуто усмехается. – Не поняли… и ладно. – Он обнимает себя за плечи, будто замерзнув, и, похоже, решается на что-то. – Ладно. – Его глаза встречаются с глазами Людвига. Там загорается прежний огонь. – Раз так, поговорим прямо, ты был честен – буду и я. Хорошо?

– Хорошо, – все так же беспомощно отзывается Людвиг вопреки чему-то внутри, требующему просто прервать разговор. – Скажи же, чего ты…

– Я ходил смотреть не совсем на липицианов, – говорит Карл. – Я ходил смотреть на офицеров, гарцующих на них. – Снова пауза. – Я хочу стать военным, дядя. Вот так.

В тишине Людвиг ясно слышит, как пролетает в небе какая-то птица, как крыло ее рассекает ночной воздух свистом – и забирает ворожбу. В следующий миг виски взрываются грохотом, уши – гулом, и два этих звука сливаются в трескучую канонаду. Боль такая спонтанная и острая, что приходится зажать голову руками и согнуться, потом и рухнуть на колени. С губ срывается вопль. Со стороны теперь кажется, что он молит о чем-то племянника, и падение столь страшно, что тот сразу кидается навстречу, хватает его за локти, пытается поднять обратно, трясет:

– Что? Да что, что?

Людвиг только читает это по губам. Собрав немного сил, касается пальцем уха и мотает головой. Наверное, на лице такое мучение, что Карл не задает вопросов. Но бледный, перепуганный, дергающий Людвига туда-сюда, он продолжает говорить что-то, говорить быстро и сбивчиво. Понять все, увы, невозможно, но смысл… смысл смутно считывается. «Не пугайся». «Я найду тех, с кем буду един духом». «Я буду на воздухе, буду тренироваться». «Я буду делать нужное дело». «Я прославлюсь, особенно если будет война». А Людвиг снова и снова мотает головой. Мотает на каждый фрагмент речи, кажущийся цельной фразой, мотает остервенело, но сам не может даже раскрыть рта. Карл наконец иссякает, но глаза его все еще мерцают надеждой. Одновременно ему удается поднять Людвига с мостовой, отряхнуть, снова ухватить под локоть.

В этот раз Людвиг вырывается сам. Отступает, оправляет одежду, потирает уши. Карл смотрит вопросительно, испуганно. В голове визжат голоса, но что им нужно, непонятно. Мучительно хочется закричать. Вспоминается Башня Дураков с алыми огнями над громоотводом, вспоминается Сальери – не нынешний, а времен оккупации, и его окровавленные руки, и музыка над развороченным городом. Избитая повстанка. Алый ручей и десятки тел юношей, многие из которых были даже младше Карла. Сердцебиение в стенах. Драконий огонь.

– А вот этого не будет, слышишь? – выплевывает Людвиг. Он себя не слышит, но Карл явно да: он будто налетает на преграду. – Не будет, ни за что, будь ты проклят! Не хочешь быть в университете – выметайся. Выбирай что угодно другое, я устрою, но в семье Бетховенов не будет убийц! Ты не знаешь, о чем мечтаешь. Война не имеет ничего общего с твоими детскими играми. Все.

Он не дает перебить, не ждет ответов, да и не смог бы сейчас их понять: тетради нет, как нет и сил вглядываться в движение губ. Жестом запрещая приближаться, Людвиг отворачивается и идет прочь. Он хочет домой. Домой, и неважно, пойдет ли Карл с ним. Может, лучше бы не пошел, лучше не видеть его хоть до рассвета… иначе может случиться непоправимое. Например, убийца в семье Бетховенов все-таки появится.

Проверять не хочется, но скоро Людвиг оборачивается, пересилив себя. Понурый, бледный Карл идет следом. Но расстояние меж ними уже огромно, как меж берегами Рейна.

1826

Каменное сердце