Письма к незнакомке

Покорнейше 'благодарю Вас за то, что Вы вчера пришли \ доставив мн» величайшее удовольствие. Надеюсь, Ваш брат не обнаружил в нашт⁴¹ встрече ничего невероятного. У меня есть для Вас этрусская печатка -та, какою пользуетесь Вы, совсем мне не нравится. При первой же mvype че я Вам дам другую. Вот страничка с греческим текстом, которую я приготовил для Вас; когда Вы снова погрузитесь в научение классических языков, она Вам пригодится.

31

Париж, вторник вечером» (8 ноября 1842?')'

Я совершенно Вас не понимаю и не могу удержаться от того, чтобы не назвать отчаяннейшею из кокеток. Первое Ваше письмо, в котором Вы сообщаете, что не хотите более со мною знаться, повергло меня в дурное расположение духа, и я не стал Вам тотчас отвечать. Вы сообщаете также,— чрезвычайно любезно,— что не хотите меня видеть из страха, как бы потом не скучать по мне. Если не ошибаюсь, за шесть лет ⁴¹ мы виделись шесть или семь раз, а подсчитывая минуты, провели вместе не более часов четырех, притом половину времени молча. Однако ж зна комы мы друг с другом довольно для того, чтобы Вы ко мне прониклись некоторым уважением, что Вы и доказали мне в четверг. Мы знаем друг друга даже больше, чем люди, которые часто видятся в свете, с тех пор, как стали достаточно свободно обмениваться мыслями в письмах. Согласитесь, что для моего самолюбия не очень-то лестно сознавать, что после шести лет знакомства Вы так со мною обходитесь. Впрочем, коль скоро я не властен побороть Ваши решения, все будет так, как хотите Вы, и все же, я полагаю, что не видеться нам — просто ыелепр. Прошу прощения за это не слишком вежливое и не слишком дружелюбное слово, но, к несчастью, оно верно, по крайней мере иа мой взгляд. В послед яий вечер я нисколько над Вами не подтрунивал. И даже нашел в Вас довольно доверительного отношения к себе. Что же до античной печатки,— ее Вы увидите на этом письме,— она по-прежнему в Вашем распоряжении, только скажите, где мне отдать Вам ее, вернее, как ее Вам дослать. Не будемте нарушать «eternal fitness of things» ⁴¹

². Взамен я ничего не прошу, так как Вы обыкновенно отказываете мне во всем, о чем бы я ни попросил Вас. И если Вы полагаете, что видеться со мною — дурно, разве не дурно поступаете Вы, продолжая переписку? Коль скоро я не сЬшшком силен в Вашем катехизисе, вопрос этот так и остается запутанным для меня. Возможно, я слишком с Вами суров, но Вы причинили мне боль, а я не могу так же легко, как Вы, лакомясь пирожными, выбросить из сердца то, что в нем засело. Право, на это способен лишь Цербер.

32

Вторник вечером, (15 ноября) 1842.

Сдается мне, я ничего не потерял в ожидании Вашего ответа,— он так и дышит злобою. Но злоба, поверьте, не к лиду Вам, оставьте этот стиль и вернитесь к привычному кокетливому тону, который так чудесно Вам подходит. Желание видеть Вас было бы с моей стороны величайшей жестокостью, ибо Вам от этого стало бы так дурно, что для исцеления Вашего понадобилось бы неслыханное количество пирожных. Не знаю, с чего Вы взяли, будто у меня тьма друзей во всех концах света. Ведь Вам превосходно известно, что у меня есть один лишь друг, вернее подруга, в Мадриде \ Поверьте, я бесконечно признателен Вам за великодушие, какое Вы проявили в тот вечер, когда мы слушали итальянцев". Я ценю, как и должно, снисходительность, с какою Вы целых два часа показывали мне Ваше личико, и я, должен признаться, был им совершенно очарован, равно как и волосами Вашими, которые я никогда не видел так близко; что же до утверждения, будто Вы не отказывали ни в одной моей просьбе,— Вам уготовано несколько миллионов лет чистилища за эту чистейшую ложь. Я замечаю горячее желание Ваше иметь мой этрусский камень, но коль скоро я великодушнее Вас, я не стану повторять вслед за Леонидом: «Приди и возьми!», я лишь еще раз осведомлюсь, как я могу послать его Вам. Не помню, когда это я сравнивал Вас с Цербером ²_}

однако нечто общее у Вас с ним есть, и не оттого только, что Вы, как и он, страстно любите пирожные, но и оттого, что у Вас, как и у него, три головы,— я хочу сказать, три мозга: один питает неуемное Ваше кокетство, другой достоен старого дипломата, а о третьем нынче говорить я не стану, затем что мне не хочется Вам говорить ничего приятного. Чувствую я себя ужасно, и душа вконец истерзана множеством разных неожиданных бедствий. Если Вы состоите в приличных отношениях с судьбою, попросите, чтобы она в ближайшие два—три месяца относилась ко мне благосклонно. Я только что вернулся с представления «Фредегонды» ³, показавшегося мне смертельно скучным, несмотря на мадемуазель Рашель⁴ и ее восхитительные черные, без белка, глаза,— точно такие, говорят, у самого дьявола.

33

Париж, 2 декабря 1842.