Письма моей сестры

Теперь, когда я думаю об этом, это кажется мне даже тривиальным; в конце концов, люди проходят и через гораздо более тяжелые испытания. Но ведь мы ничего не забываем, верно? Мы не забываем даже малейшее пренебрежение, и уж тем более обиду на то, что от тебя отвернулись самые близкие тебе люди и ты теперь играешь вторую скрипку рядом с родной сестрой. Беллс тут не виновата. Я знаю, что она никогда не старалась стать золотым ребенком в маминых глазах; знаю, через какие муки ей довелось пройти, и все-таки немного виню ее за то, что она перетянула на себя мамино внимание. Если мамы не было дома, она находилась в больнице. Каждую неделю у Беллс были уроки речевой терапии, врачи либо проверяли ее зрение, либо помогали улучшить слух. Всегда нужно было куда-то ехать. Я никогда не говорила об этом с Беллс, вероятно, из-за того, что мама всегда твердила – как мне повезло, раз у меня нет таких дефектов. Как я смею злиться или обижаться, если у меня впереди вся жизнь?

Мое неуютное детство помогло мне во многих отношениях. Оно выработало у меня стремление к независимости. Но все-таки не до конца. У меня осталась потребность, чтобы рядом со мной кто-то был; взять хотя бы отношения с моими бойфрендами. Я хочу быть любимой; я хочу чувствовать себя нужной кому-то. Внутри меня не исчезает зияющая дыра, которую я годами пыталась не замечать, но она так никуда и не делась. Когда я слышу, как Беллс так легко и беззаботно говорит о маме, ко мне возвращаются былые обиды и ревность.

Мы были когда-то близки, мама с нежностью относилась ко мне.

Я закуриваю еще одну сигарету и выпускаю в воздух колечко дыма. Я никогда не забуду, как мама не пришла на нашу школьную постановку «Парни и куколки» [3], где я выступала в главной роли. Я заняла два места в первом ряду, но что-то «приключилось с Беллс» – вечная отговорка. Я притворилась, будто мне все равно. Возможно, в этом была моя ошибка. Я была слишком гордой. Но я до сих пор помню, как папа сидел рядом с пустым креслом.

17

– Он даже не позвонил мне, не спросил, нашла ли я ее, – вполголоса жалуюсь я Эмме по телефону, сидя в бутике за своим столом. Ив и Беллс вышли, чтобы купить круассаны и капучино.

– НЕТ! Это ужасно! – возмущается Эмма. – И что ты ему сказала?

– Сэм, от тебя не было никакой пользы.

– Ты о чем? – Он брился, и я разговаривала с его отражением в зеркале.

– О вчерашнем дне! – воскликнула я, натягивая свои джинсы, и тут же прищемила палец. – Ох, черт! – Я набрала в грудь воздуха. – Беллс пропала, и ты даже не позвонил.

– Она убежала, что ли? – равнодушно поинтересовался он. Таким тоном он мог бы говорить о погоде. Я швырнула в него кроссовку. Она ударила его по спине и со стуком упала на пол.

– Господи, Кэти, что за…?

– Ты мог хотя бы сделать вид, что тебе не все равно. Проявить немного участия.

– Но ведь ты нашла ее, не так ли? – Он нетерпеливо повернулся ко мне. – Знаешь что? У меня нет времени на это. Через полчаса я встречаюсь с моим тренером.

Я швырнула в него второй кроссовкой. Она угодила ему в лицо. Меткий удар.

– НЕТ! Ты врешь! – ахает Эмма и начинает хохотать.

– Не вру.

– Вот и молодец! Надеюсь, ему было больно. И что он сказал?

– Что на тебя нашло? – заорал он, схватившись за щеку. – Вот так. Теперь у меня будет синяк на щеке. Спасибо, Кэти.

– Вчера был настоящий ад, – сказала я, понизив голос, но стараясь, чтобы из него не пропала злость. – Если бы не Марк…

– Кто? – Наконец-то у него появилась крупица интереса.

– Марк.

– Кто такой Марк?

– Очень приятный мужчина, – старательно подчеркнула я. – Он отыскал вчера Беллс. Он заходил сюда на пиццу. – Эта информация подействовала. Сэм наконец-то встрепенулся.

– На пиццу? Зачем ты пригласила этого парня на пиццу?

– Из благодарности. Если бы он не нашел ее, не знаю, что могло бы случиться. У нее был приступ астмы.

– Во-первых, почему Беллс сбежала? – спросил Сэм, сев на кровать и натягивая кроссовки.

– Потому что она всегда так делает, когда обижается, – объяснила я ему, как будто это было ему интересно. – Дома так часто бывало. – Я рассказала ему про бирки, чтобы убедиться, что ему хоть чуточку интересно. Что он, в конце концов, нормальный человек.

– Ну если бы ты не наорала на нее, – ухмыльнулся он, – тогда ничего бы не случилось. Не так ли?

Наступает неловкая пауза. Мне хочется, чтобы Эмма сказала, что ей просто не верится. Да как он смеет спихнуть всю вину на меня? Да что угодно сказала, чтобы я почувствовала себя не такой виноватой.

– И что же ты ответила? – спрашивает она наконец.

Я схватила со столика его чашку кофе.

– О-о, нервная дрожь, сейчас пролью кофе на белую овечью шкуру.

– Кэти, не надо, – умоляюще проговорил он, – поставь чашку.

Я поставила, потому что сама купила этот коврик и любила его. Но вместо этого схватила его часы.

– По-моему, сейчас чрезвычайная ситуация, правда, Сэмми? Пожалуй, я дерну за…

Сэм не стал даже смотреть. Он встал, выпрямил свое атлетическое тело.

– Давай, дергай, и сама будешь платить чертов штраф. Все, я опаздываю на тренировку. – И он выбежал из комнаты.