Письма на чердак

– Да что ты, мам, мне просто надо отлежаться. Буду пить какао, есть апельсины – и к вашему возвращению завтра буду как огурчик! Вот увидишь! Мне просто нужно немного тишины, спокойствия и тёплое одеяло.

– Но если будет хуже, ты мне позвонишь?

– Обязательно, – кивнула я, натягивая одеяло как спасательный жилет.

Мама вышла из детской, не закрыв до конца дверь, и я услышала, как она сообщает остальным, что я всё-таки не еду.

– Подростковая депрессия, – констатировал Андрей.

Много ты знаешь.

И вот все собрались на веселье. Ангелок ворвался и чмокнул меня в лоб, Джин хмурилась и обижалась: она не любила, когда что-то идёт не по её плану. Мама ещё раз напомнила, чтобы я звонила, а Алексей с Андреем просто помахали мне, стоя в дверном проёме.

Ура! Уехали!

Я сразу вскочила и написала Герману: «Приходи!»

За неделю я так и не придумала, как мне вновь попасть в Тёмный Уголок. Я запру Германа и буду пытать его, пока он не признается.

Герман явился только ближе к вечеру. И как его отпускают так поздно? Я уже вся извелась, насмотрелась сериалов, до тошноты напилась какао, но звонить стеснялась.

Он вошёл в облачке морозного воздуха: сегодня снова похолодало. Разделся у порога и застыл в прихожей – в мешковатых джинсах и толстовке не по размеру: любит он мешковатые вещи. Наверное, так кажется сам себе круче.

– Проходи, – сказала я.

– Ты одна? – спросил Герман.

Я почему-то покраснела. Что это со мной?

– Да. Проходи в комнату.

Герман, оглядываясь, словно сейчас из-за угла набросятся враги, прошёл в детскую и сел на мою постель. На него со стены взирала мультяшная химера. Герман хмыкнул. Я ретировалась на кухню – ставить чайник.

– Я так и не придумала, как мне попасть в Тёмный Уголок, – вернувшись, я сразу перешла в наступление.

Не зря Герман искал невидимых врагов.

Он молчал.

Я вздохнула.

– Уже прошло пять ночей… Какая-то пустота внутри, как будто я что-то не сделала.

Герман молчал.

– Я не вижу больше следов.

– Я тоже, – откликнулся Герман.

– Надеюсь, Мурка и питомцы перелетели через горы, а Царь отправил Сорокопута домой, – не переставала болтать я.

Не молчи, Герман, не молчи! Отчаяние пожирает меня.

– Давай не будем об этом, ещё слишком больно вспоминать, – сказал он.

Засвистел чайник, я вздохнула и пошла на кухню.

Интересно, зачем он пришёл? Знал же, что меня волнует. Я кинула в кружку чайный пакетик, два кубика сахара и плеснула поверх кипятка холодной воды: мелкие дети пьют чай разбавленным.

Вернулась в комнату. Герман гипнотизировал взглядом химеру на плакате. Вручила ему кружку и села рядом.

– Герман, мне нужно туда. Мне нужно обратно.

– Не проси, – тихо сказал Герман.

Я вспылила:

– Из-за твоей невесты я рассталась с химерами, а ты не можешь мне помочь!

Я слегка толкнула его и то ли не рассчитала, то ли Герман расслабился, но чай выплеснулся ему на грудь.

– Ой! – вскочила я. – Скорее снимай! Сейчас кину в стиралку, и пятен не будет!

Герман медлил, разглядывая чайную «рану» на своей груди.

– Ты хотела знать, как ещё можно попасть в Тёмный Уголок?

Он медленно снял толстовку, и я увидела на внутренней стороне его рук, ниже коротких рукавов футболки, лестницы из порезов. Порез, порез, порез, словно он, как Робинзон Крузо, отсчитывал дни.

– Волшебная кожа, – хмыкнул Герман.

Я стояла и молчала, разглядывая красные припухшие порезы на его тонких руках.

– В детстве… – начала я.

– Да, я подумал, что ты знаешь, – прервал меня Герман. – Когда встретил на лестнице Дашу, а во дворе тебя. Девчонки любят посплетничать, – невесело хохотнул он.

Герман, Герман…

– И маму ты мою видела. Может, тебе показалось, что она… хм… вульгарна, криклива. На самом деле она слабая и бесхребетная. Папа… Ну ты знаешь, наверное. И когда он начинал её бить, беззащитную, безвольную, я пытался защитить её. Мне легче было сделать так, чтобы он обрушил свою пьяную ярость на меня, чем видеть, как он избивает маму. В конце концов мы ушли. Но иногда, когда становится совсем уж тошно, мне хочется сделать волшебный порез, чтобы чувство облегчения унесло меня туда.

Я обмякла и упала на колени перед Германом, схватив его за руки.

– Это неправильно!

Я провела по порезам пальцами, но они, конечно, не исчезли. В этом мире я была бессильна.

Глаза наполнились слезами.

– Поэтому я не хотел тебе говорить, – закончил Герман.

Герман, тебе всего тринадцать лет. Почему ты такой взрослый, почему ты столько пережил?

– Ты не подорожник. Ты как Сорокопут, – догадалась я. – Тебе не нужна Дорога, чтобы приходить в Тёмный Уголок.

– Но я же сказал, что больше не хожу туда, – напомнил Герман. – Мурка дома. Что мне там теперь делать?

Герману нужно к врачу, к психологу, к психиатру… но мне ли ему это советовать?

Герману нужна любовь.

– Герман, если ты хочешь резать себя… не надо. Просто приходи ко мне. Я же всё-таки целитель, – грустно улыбнулась я.

И обняла его, прижалась носом к локтю, к красным линиям его страданий. Маленький мальчик-спасатель, почему ты всегда берёшь на себя слишком много?

– Ты клеишь меня? – спросил Герман ехидно.

Я резко вскочила и слегка хлопнула его по голове.