Письма на чердак

Он скрылся в квартире и вновь показался уже в куртке и ботинках, заматывая вокруг шеи клетчатый шарф.

– Пойдём на улицу!

Протиснулся мимо меня на узкой площадке и пошёл вниз по ступеням. Я поплелась за ним. Герман сердился, но у меня в душе пели птицы, тучки разошлись, выглянуло солнышко: я заполучила Германа.

Мы вышли из подъезда, немного отошли от дома – на детскую площадку, и Герман плюхнулся на качели. Я села на вторые.

Миссия выполнена, Герман со мной. Я сразу вспомнила, что жутко хочу есть, и достала из рюкзака пирожки.

– С капустой? – покосился Герман. – У них вкусные с капустой. Теперь я понял, откуда ты взяла мой адрес.

– С мясом, – ответила я. – С мясом! В последнее время моя сводная сестра Джин разрешает нам есть только яйца и сосиски. Яйца – потому что мама объяснила Хорьку, что на птицефермах нет петухов, и значит, цыплята всё равно не вылупятся. А за сосиски спасибо телевизору: рассказал о том, что в них сплошная соя.

Я протянула Герману пирог.

– Давай жуй, мне не нравится, когда я одна говорю с набитым ртом.

Герман хмыкнул и взял. Отлично! 1:0 против его гордости. Откормлю хоть немного – может, не будет таким тощим и бледным.

Но пришло время откровенного разговора.

– Ты в курсе, что я ушла?

Герман кивнул:

– Тоже.

Я закашлялась, поперхнувшись пирогом. Эх, в мечтах я уже сделала Германа моим секретным агентом. И хоть, конечно, это было ожидаемо, но всё-таки не хотелось верить.

– Не было смысла оставаться там без неё, – пояснил Герман.

– Она сказала, что я нужна Тёмному Уголку.

Я думала об этом всё утро, в маршрутке, в автобусе. И наконец-то довезла тяжёлую мысль до Германа.

– Она – Амулетное Дерево, – продолжила я раздумывать вслух. – Все её слова что-то значат. Царь сам позвал меня в Тёмный Уголок. В поезде. Я помню. Но потом что-то изменилось. Он изменился. Как будто я не оправдала его ожиданий. Как будто он во мне разочаровался. Я всё думаю об этом. А может, я была нужна не Царю, а миру-убежищу? Тёмному Уголку? Для… Как они там вечно говорят? Равновесия?

Герман задумчиво изучал надкушенный пирожок.

– Мурка советовала отдать медальон тебе. Но я не послушался. Ты всегда ей верила, а я хотел… Не знаю… Быть сильным в её глазах? Но она во мне не нуждалась. Я всё придумал сам.

– Ты просто пытался нас защитить, – ободряюще сказала я.

– И не обращал внимания на то, что она Амулетное Дерево. Она другая. И она не нуждается… не нуждалась во мне, – продолжал изливать душу Герман.

Так нечестно, ведь это я нашла тебя! Для той же цели! Излить душу! Но Герман так мало со мной разговаривал. А о своих чувствах, наверное, никогда. И это меня тронуло.

– Но твоё волшебство всё равно исчезнет, раз ты ушёл, – вспомнила я слова Царя и облегчённо вздохнула.

– Моё волшебство на крови. Оно не исчезнет, – сокрушённо отозвался Герман. – Я урод даже среди подорожников.

– Ну всё, хватит! – вскочила я. – Ты ничего не добьёшься самобичеванием! Амулетное Дерево сказала, что им нужна я. А что сделала я? Подло ушла! Ты говорил, что в мир-убежище можно попасть не только через сон. Пришло время рассказать мне об этом поподробнее.

Герман испуганно покосился:

– Если ты не знаешь, значит, не можешь.

– Герман! – вспылила я. – Не время препираться, там целый мир гибнет!

Герман упорно молчал, сгорбившись на качелях. Опять его непробиваемое упрямство!

– Пока! – бросила я и пошла к остановке.

– Эй! – окликнул Герман.

Я повернулась.

– Не приходи больше!

И не собиралась! Больно нужно!

– Но дай мне номер телефона!

И почему я не могу на него долго злиться?

Шушу и Гном

Письмо 13

Здравствуй, Бархата.

Мы хотели сделать как лучше. Но мы были маленькими и глупыми. Мы просто мечтали вас защитить.

Поваленный Водянистый Лес казался увеличенной копией замёрзшей весенней капели. Когда сосульки падают с крыш, тают, а потом застывают причудливыми статуями.

Сорокопут сидела на холме. Выглядела она зловеще: серебристо-пепельное каре, перья во все стороны, чёрная полоска на глазах. Подол красной мантии, лежащий на камнях, напоминал лужу крови, а за спиной девушки маячила тень гигантской птицы – крылья и клюв.

Мне было жутко, но я чувствовала ужас Пледа, и это, как ни странно, придавало мне сил. Ради него я должна быть храброй.

– Не волнуйся, – ободряюще похлопала я по уголку-мордочке клетчатого дракона.

Плед издал грустный писк.

Интересно, чувствует ли он моё волнение, как я – его страх? Я должна держаться. Когда-то я просила его меня защищать, теперь мой черёд. Мы должны исправлять чужие ошибки в надежде, что кто-то исправит наши.

Плед подвёл лодку почти вплотную к холму и завис над ним. Сорокопут рассматривала нас, чуть задрав голову, а мы её, не зная, что предпринять.

– Что вам надо? – спросила наконец она.

– Битвы! – пропищал мой глупый брат.

Что он делает?! А как же мирно договориться?!

– Маленькие ещё, – хмыкнула Сорокопут.

Ну, хоть кто-то среди нас здраво мыслит.

– Зато нас двое! – продолжал нарываться Гном. – И мы не боимся тебя!

– Не хочу я с вами биться, что за чушь! – Сорокопут поднёсла руку к волосам, словно собираясь их взъерошить, но потом опустила.