Письма о смирении, самоукорении и терпении скорбей

Смотри ж теперь, написал ли бы я тебе столько, ежели бы хотел тебя бросить? Но я желаю тебе пользы и учу, и наказую, и желаю знать: какой принесут плод сии мои писания? Ожидаю от тебя уведомления, а о матери Н. удостоверения, и, прося на тебя от Бога помощи, остаюсь недостойный твой богомолец, многогрешный И. М. 3 января 1843 года.

Я писал к тебе показавшиеся тебе неприятные слова не для того, чтобы тебя оскорбить, а дабы исправить, видя горестное твое устроение.

Пишешь ты, что сама себе не рада; представляется, что ты мать Н. отягощаешь, — а она тебя в сем разуверяет. — Какой же это чин откровения? Ты должна только открыть свои мысли чином раскаяния и просить прощения, а не искать разуверения. Принимая вражескую кознь в сердце, не исторгаешь ее смирением, а ищешь доказательств. Ежели бы и подлинно была она такова к тебе, как тебе представляется, то и тут должна зазреть и смирить себя, вменить себя того быть достойною, — тогда бы и мир нашла; а ежели будешь в таком устроении, и оно в тебе закоснеет, то ты, бедная, нигде и никогда покоя не найдешь.

Теперь я вижу, что мать Н., снисходя твоим немощам, более тебя балует; — мать З. так бы не сделала, только та беда, что, когда бы ты там была, не могла бы к ней относиться; А-я по причине живет у нее, что за тою не вяжутся; некуда было ее девать. Нет, девушка, ежели ты не переменишь себя в оном, то право пользы не будет, не только не исправишь своего нрава, но в горшее придешь устроение. Может быть, потому-то она и предлагала тебе свое хозяйство, чтобы была по сей части покойнее и себя бы лучше познала; занимаясь хозяйством, не была бы праздна, то и помыслы оные не стужали бы тебе, а имела бы к ней отношение, так, как и прочие сестры, дабы не заблудить от истинного пути. Сколько я к тебе писал, советовал, предлагал отеческие учения, — но вижу, что ты оные только языком прочла, а из головы все вышло; сердца же и не коснулось; напротив, те слова, которые показались тебе скорбными, дошли и до сердца. Пожалуй и теперь скорби на меня за все сии строки и думай, что не расположен к тебе: я не стану разуверять. Я еще не теряю надежды, что придешь в себя, не будешь принимать советов вражеских, а будешь им противиться и тотчас открывать, а они и исчезнут. Да потрудись прочесть мои письма, в коих я тебе предлагал отеческие учения, и с них поучись, то, может быть, и коснется твоего сердца чувство благое; при благом же твоем произволении обрящешь и помощь Божию, Коего покрову вручаю тебя. И. М. 13 февраля 1843 года.

По приезде твоем в свою обитель пишешь ты, изъявляешь скорбь свою о болезни матери Н. Я это одобряю, но еще более будет приятно, а для тебя полезнее, когда покажешь на деле то, что ты мне обещала, припомни! Тебе это очень нужно; зачем пошла в обитель? — спастись; а что к этому нужно, — и лично, и письменно тебе внушал; а больше всего отеческие учения громче трубы гласят нам о делании нашем, — чем можем обрести живот вечный, да и здесь мирно и спокойно пожительствовать. Они это делом исполнили и нам оставили пример собою. Надобно же и нам приниматься за дело, а не на словах точию [30] спасаться; паче же всего имей в уме Господне учение: "Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим" (Мф.11:29). Это много поможет тебе, с Его же всесильным содействием, к преломлению твоего нрава.

Ты ничего мне не написала по приезде, испросила ли ты, как должно, у нее прощения, так как немирною с нею поехала к нам, или так, просто, — молчанием прошло, довольствуясь одним письмом? Нет; надобно обвинить себя совершенно, объясня случаи и упорство, и просить прощения, без всякого оправдания, — так будет и мир. И. М. 9 октября 1843 года.

Пишешь ты, что имеешь желание и произволение полагать начало к исправлению, но называешь колким и тернистым путь жизни монастырской, на коем то и дело падаешь. А мне кажется, что это иго Господне, которое ты взяла на себя, благо, и бремя Его легко есть

(Мф.11:30), в чем и Его неложные словеса нас уверяют; но тесен и прискорбен путь, — кажется перед нами, — от залогов наших внутренних страстей, которые бунтуют, при малом им сопротивлении; когда же будем стараться, при помощи Божией, с нашим произволением противляться им и истреблять их, то они ослабеют и пропадут; а нас оставят в покое. Когда же не будем сознавать себя и противляться страстям, то они еще более усилятся и лишат спокойствия. Корень всех сих бедствий есть гордость; а прочие, — все ее произрастания, от навыка укрепившиеся. Смири себя, то и корень исторгнешь, а ветви иссохнут. И. М. 16 ноября 1843 года.