Письма Высоцкого и другие репортажи

— Да, «Лонжюмо»... Вы помните это время — четверть века тому назад? Это в первую очередь антисталинская поэма, а тогда антисталинские вещи трудно было и напечатать, и произнести. Вот вы знаете, наверное, поэта Олега Хлебникова, он из Ижевска: он рассказывал мне, что когда в десятом классе их собрал учитель в школе, то сказал, что «Лонжюмо» — это антисоветская поэма. То есть тогда Ленин, нормц ленинские — такое было кодовое клишевое название, это означало антисталин, антисталинизм. И борьба шла не на жизнь, а на смерть. Кроме того, тоща я был, конечно, весь под философским влиянием Пастернака. Вы помните его восхищенные строки о Ленине в «Высокой болезни», и даже, как вы знаете, Пастернак встретился с Мандельштамом в очереди у гроба Ленина... Это Пастернак и Мандельштам — ведущие умы и сердца нашей эпохи. А конкретно, я еще сейчас думаю, что меня подтолкнуло... Хрущев орал на меня в Кремле и по подсказке, и — за стихотворение о Ленине. Это для него было выступлением против партийности, он набросился на это стихотворение. Так что где-то у молодого тогда поэта это было еще какое-то упрямство — назло Хрущеву врезать ему

ленинской темой. И вы помните, тогда поэма так и воспринималась, и тот кусок, где Ленин играет в городки, сразу был поставлен на Таганке. И с какой страстью Владимир Высоцкий кричал, когда бил битой по теперешним бериям... Тогда же Золотухин читал стихи «Уберите Ленина с денег»... Кстати, вот странно, эти стихи — одна из главок, которая тогда не вошла в поэму,— ни в один из моих сборников я не мог вставить...

Да, сейчас уже другое время, мы уже повзрослели, и я уже сам не включу это стихотворение в последний сборник. Да и надоело уже — ведь четверть века прошло!

— Андрей Андреевич, литературная полемика в последнее время такова, что даже взятое в кавычки слово «полемика» звучит слишком неточно. А вы, как известно, стали излюбленным героем публикаций таких журналов, как «Молодая гвардия», «Наш современник». Что это

— они пытаются с вами полемизировать или это просто выпады как бы за все, что было?...

— Я думаю, что ни к литературе, ни к полемике это никакого отношения не имеет. Я, собственно говоря, и не слежу за этими журналами. Но вот мне один читатель прислал недавно вырезку из журнала «Молодая гвардия» со статьей за подписью Кузьмина. Есть ли в действительности такой литератор или это чей-то псевдоним — не знаю. Там написано, что Андрей Вознесенский, будучи в США, поехал в Вермонт к Солженицыну и тот его прогнал. Дальше приводится тирада, в кавычках, брани Солженицына по отношению ко мне. Ну, это просто... Увы, мы еще не вошли в правовое государство. В любом правовом государстве, будь то Франция, Великобритания или США, за такую фактическую клевету журнал был бы или зцкрыт, или пущен по миру, так как не хватило бы расплатиться за штраф...

С Солженицыным я встречался кратко, увы, я не был с ним близко знаком и встречался всего два раза в жизни. Первый раз я познакомился с ним, когда Александр Исаевич, напечатавший свою первую вещь в «Новом мире», пришел в Театр на Таганке на спектакль «Антимиры». После спектакля он поднялся в кабинет к Юрию Петровичу Любимову, и Юрий Петрович тогда нас познакомил, оставил нас в своем кабинете, и мы там минут пятнадцать поговорили.

Еще раз довелось мне встретиться с Александром Исаевичем, когда он жил у Чуковского, примерно за месяц до высылки (кстати, на этой даче у Чуковского он и был арестован), и как-то раз он попросил довести его до Москвы. Мы за ним заехали. Была осень, была страшная грязь, лил дождь, и, выезжая из ворот дачи Чуковского,

мяшиня попала в кювет. Александру Исаевичу и мне пришлось выйти из машины и помочь вытолкать ее. И я на всю жизнь запомнил эту фигуру, всю облепленную мокрой глиной из-под колес. Машину мы вытолкали. Пришел, всплескивая руками, Чуковский, потащил нас к себе отмываться. Александр Исаевич был в такой плащевой куртке, которая была вся в грязи, и брюки, конечно, тоже. Мы наскоро отмылись и поехали. И вот, примерно полчаса, что мы добирались до Москвы, мы с ним говорили. Я тогда в ту же ночь написал стихи, эти стихи ни один журнал, естественно, не взял печатать — вы помните, какая тогда шла кампания против Солженицына. Но мне удалось их включить в книгу, которая у меня тогда выходила в «Худлите» — «Дубовый лист виолончельный». Через два месяца после высыпки Александра Исаевича я эту книгу держал в руках...

В последний мой сборник те стихи тоже вошли, как вошли в него и другие, отлученные на время от читателя, потому что были посвящены Науму Коржавину, Михаилу Шемякину, Эрнсту Неизвестному...