Письмо

Я немного повеселел. Однако слова наши последующие все же еще не отражали сути, не выходили просто и ясно и даже были тяжелы, чуть искусственны, надуманны, хотя и протягивали друг к другу свои крохотные ручки. Мы, наверное, оба, слышали это. Отчасти все это происходило от меня, оттого что я никогда не признавался в любви, потому что клубок посторонних мыслей бесперестанно вертелся во мне, неимоверно отвлекал, и постоянно являлось темное зеркальное стекло, в которое надо было вглядываться, и в котором отражались городские огни и какая-то потусторонность. Отчасти – из-за Лены. Но все мои ощущения, сказать по правде, были скорее нормальными, чем нечто таким из ряда выходящим, – в конце концов, большинство в таких обстоятельствах чувствуют себя именно так!

– А почему ты написал письмо? – вдруг поинтересовалась Лена, опередив мои слова.

– Мм…Не знаю даже, – приврал я. – Вообще, чем дальше, тем я больше начинаю тебя бояться.

– Меня!? – оживилась Лена.

– Ага.

– Ну вообще! Я что такая страшная? – изумилась она, делая серьезное вопрошающее лицо. Я только улыбнулся широко и виновато, не зная, что сказать.

– Почему? – изумилась она и впервые за наш разговор так сильно обернулась на ходу ко мне.

Я уловил в ее голосе нотки удовольствия, как бальзам. Она все прекрасно понимала и наперед знала, но хотела услышать, несмотря на ту неловкость, которую и сама испытывала сейчас, хоть и в гораздо меньшей, чем я, степени! После этого я стал заметно спокойнее, перестал распадаться на двойников-смотрителей, а просто с ней заговорил практически более и не заботясь о впечатлении.

– Не знаю…, потому что! – только и ответил я и снова вытащил сигарету.

– Хватит курить уже столько! – запретила она все с тем же нестрогим настроением, – скоро дым из носа полезет!

В ответ на что я отчего-то пообещал, что эта – последняя, и стал курить.

– Я, может, волнуюсь… – добавил я.

Лена скептически на меня поглядела, готовая опять улыбнуться. И было приятно, что она вот так вот сейчас на меня смотрит, облекая меня в нежнейшее тепло, от которого я начинал испытывать радость.

– Пойдем куда-нибудь! – предложил я.

– Так мы вроде и идем. Нет? – она веселилась надо мной. Потом добавила:

– Куда?

По Проспекту и на той, и на этой стороне шло множество людей. Многие быстро. Были те, которые, как и мы с Леной, просто гуляли. Наверху покачивался от ветерка растянутый поперек рекламный баннер с красными словами в два ряда – о приезде известного артиста. Почти под ним лежал промерзший пешеходный переход, начинавшийся и оканчивающийся человеком, делавшим шаг в бело-голубом треугольнике; но на ту сторону мы не пошли, а двинулись дальше. Я еще в тот момент, когда мы поравнялись с этими человечками, подумал, что мои руки, а вернее мысли развязаны так, как это только сейчас возможно, и что я на пороге чего-то такого, куда очень хочется попасть.

– Пойдем в “…” (приятное, желто-оранжевое кафе еще дальше по Проспекту, перед большим перекрестком, за которым сразу будет гордо светиться красивое здание с белыми широкими колоннами; и где от Проспекта к круглой площади тянется, скользя прочь, широкая разделенная асфальтовая ветка.

– Угу, пойдем.

Миновав почти без задержки очередное радужное трехглазое существо, мы неспешно поравнялись с корпусом нашего Университета, на фронтоне которого, у самой крыши, млели чуть сумрачно щиты-барельефы молочного цвета. И казались они такими недостижимыми в своей выси с раскинувшихся внизу ступеней, которые, как застывшая река, сбегали к самому низу от нескольких тяжелых высоких дверей университетского входа.

Я сказал ей, что сдавал здесь (как и она, впрочем, в свое время) вступительные экзамены. Рассказал, каким высоким был конкурс в тот год, как готовился на подготовительных курсах в то лето, и как почти все мы постоянно пребывали в легком возбуждении и ознобе от волнения, которое владело нами – абитуриентами, которые недавно покинули школьные привычные классы. Еще в то лето, согретый и обласканный солнцем и всей этой городской широтой, я с преогромным тихим удовольствием катался на полупустых троллейбусах, получая от этих поездок что-то неимоверное. И вместе с тем экономил на проездах в автобусах “гармошках”.

К Университету через тонкую улочку примыкало общежитие, с табличкой, на которой был номер, уже почти стершийся из памяти. А прямо напротив этого общежития, через Проспект, темнел тонированными широкими квадратами стекол угол большой кафе-бара с высоким открытым залом, по стенам которого висело превеликое множество фотографий тех местных знаменитостей, которые когда-то здесь побывали, с их пожеланиями и автографами-росчерками. Но от понатыканных в центре круглых неустойчивых столиков, проливавших пиво, да и вообще в целом – было неуютно. Среди официантов там было много студентов и студентов неудавшихся. Однако тут подавали неплохую пиццу, и, кроме того, однажды я был здесь, когда с маленькой сцены в самом дальнем углу зала звучала живая музыка. По-моему девушка пела на английском. За всем этим снова перекресток…