Идет вторая неделя марта. Весна почти вступила в свои права, но воздух еще холодный, а порывистый ветер пугает почки, вот-вот готовые распуститься. Я давно уже не писала письма – около месяца. У меня пропало желание делать это после того, как я порвала плакат Курта. Но, посмотрев «Темного рыцаря», я начала думать о вас. Впервые я увидела вас в фильме «10 причин моей ненависти»[64]
. До сих пор помню сцену, когда вы запрыгнули на трибуны и спели для всей школьной футбольной команды девчонокЯ читала, что вы планировали купить для дочери в Бруклине гараж и переделать его в автомобильный кинотеатр, где могли бы вместе с ней смотреть кино. Мне хочется плакать, когда я думаю об этом и представляю, как вы сидите с дочкой на переднем сиденье машины, передаете друг другу попкорн, едите лакричные конфеты и смеетесь над мультфильмом, над историей, которая закончится так, как и положено, а не так, как заканчиваются те, что не дают нам покоя, когда мы взрослеем.
Этот месяц прошел как в тумане, но у меня все-таки есть несколько новостей. Первая – Ханна вдруг решила, что синяки красят, и начала рисовать их на своих скулах тенями для век. Очень натурально рисовать. Натали просит Ханну не делать этого, но так сильно ее любит, что нацеловывает их, приговаривая, что тем самым исцеляет. Порой нам хочется телесно передать внутреннюю боль, истории, которые мы прячем в наших сердцах.
Вторая новость – Ханна получила временные водительские права и в субботу мы прокатились по горным дорогам к дому Блейка. С этим парнем Ханна познакомилась на своей новой работе в ресторане
Когда мы остановились перед домиком Блейка в горах, я занервничала. Дверь не была заперта, и мы сразу вошли. Внутри пахло вишневыми сигарами, и все подоконники были заставлены стеклянными, покрытыми пылью бутылками. Из спальни вышел Блейк, и я оцепенела. Ханна говорит, что ему двадцать два года, но он выглядит старше своих лет. Он очень взрослый, но не такой, как Кейси, который учится в университете, а такой, как Пол – парень Мэй – и его друг. На глаза Блейка падали длинные черные волосы, а лицо покрывала далеко не однодневная щетина.
Он прошел мимо нас, открыл холодильник, достал две банки пива и кинул нам. Я свою не поймала. Банка пролетела рядом и упала на застеленный ковром пол, который, казалось, засасывал меня в себя. Я пыталась передвинуть ноги, но они не слушались.
Ханна наклонилась и подняла мое пиво. Я ощутила, как мои пальцы сжимаются вокруг банки.
– Лорел, тебе нехорошо?
– Что? Нет, все нормально. Прости.
Я смотрела, как Блейк обнимает Ханну, но видела при этом Мэй, идущую навстречу Полу. Гладкие волосы, развевающиеся у нее за спиной. Его пожирающий взгляд.
Сосед по домику Блейка сидел на диване, обитом коричневым бархатом и выглядевшем так, словно он стоит тут с самых семидесятых. Сосед ничего не говорил. Не потому что не мог, а потому что год и девять дней назад принял обет молчания. Объяснив это, Блейк увел Ханну в свою комнату, оставив меня наедине со своим соседом, читавшим книгу «Рождение трагедии». Наверное, Блейк сказал мне, как его зовут, но я его тут же забыла.
Я подцепила ногтем колечко на банке и открыла ее с громким хлопком, прозвучавшим в тишине словно взрыв. Сделала глоток пива. Сосед посматривал на меня поверх страниц книги. Я попробовала сосчитать количество стоящих на подоконнике бутылок, но сбилась. Ноги по-прежнему не слушались, приклеившись к ковру.
Возил ли Пол сестру в такие же места, как это, забирая ее теми вечерами у меня? Провожая взглядом уезжавшую Мэй, я воображала себе что-то волшебное. Теперь же я представляла ее в комнате с зашторенными окнами и включенным светом, лежавшую на замызганном кремовом ковре, курившую сигареты и выпускавшую из темных губ струйки дыма.