Письмо в Лабиринт (СИ)

– Митя, ну-ка погляди.

Это выглядело... не совсем как гейт. Совсем это не выглядело как гейт, если честно. Это был просто разрыв в слое облаков, на дне которого клубились другие темные облака. Куда делась земля? Откуда там такие глубокие облака? Не так уж высоко натягиваем мы наши смешные паутинки… Да, вроде бы у разрыва были радужные края – а может, это солнце их так подсвечивало.

Но все-таки это, конечно, был гейт. Отсюда он казался небольшим, но ясно было, что он огромный – просто гигантский.

– Переход! – задохнувшись, вскрикнул Рыжий.

– Да, – сказал я.

– Да? – Морган глянул на меня волчьими глазами. – А если нет? – И помолчал. – Если это ловушка? Это ни на что не похоже, ты же видишь. С чего ты взял, что оно ведет не в... Яму? Может, нам надо сейчас, пока не поздно, вылезти на ось и прыгнуть мимо этой дырки…

Края гейта тихо переливались радугой.

– А с чего ты взял, что на земле нас не ждут те же спасатели, – тихо проговорил я. – Наверняка Вуул уже подстраховался на случай падения вагона…

– Да вот хрен, – сказал Баламут. – Неужели вам не любопытно?

Ветер трепал его шевелюру так, что казалось, у него горит голова.

– Ты уже раз полюбопытствовал, – проворчал Морган. – Ну, ладно.

– Давайте руки, – сказал я, и они посмотрели на меня. – Давайте, давайте. Все-таки это я тут пока что проводник.

...Мы стоим на краю. В левой руке у меня медвежья лапища Моргана, в правой – влажная дрожащая ладонь Рыжего. Вагон тяжко содрогается на рельсе.

– Единственное, о чем жалею сейчас, это что так и не сказал Айрин и дочкам, как я их люблю, – говорит Баламут.

– А сколько их у вас? – спрашивает Морган, и оборотень печально взглядывает на него.

– Дочек? Четыре…

– Вот везучий гад, – говорит Морган. Свободной рукой он достает из-за пазухи маленький, как будто детский, крестик, и целует его. Крыша вагона гудит под ботинками первого спецназовца. Мне кажется, очень медленно мы отталкиваемся от края и летим.

Эпилог. The war is lost

...я стая детей, попавших в небесный батут.

БГ

– Он цитировал пророчество, – говорит мне Капитан. – Мы сделали то, что пообещали сделать, но что, если мы ошиблись? Что, если мы погубили наш Фриланд?

– Нет, – отвечаю я. – Как это вы не догадались? Ни Рыжий, ни ты? Нам же Король всё рассказал тогда. «Выпейменя» – это же не просто универсальный гейт для всех. Помнишь, как было с Колобком? Он сказал: «Я вспомнил. И научился». Те, кто еще способен вспомнить – вспомнят. И смогут снова научиться. Родители поймут, о чем им говорят дети. Тот, кто по-прежнему будет видеть только стены Лабиринта, узнает, по крайней мере, что выход есть. Некоторые из них захотят изменить свою жизнь, и таких будет очень много. Ну, может, кто-нибудь из чудовищ пролезет случайно, как Черный Пес вслед за нами. Но и с Черным Псом всё кончилось ведь не так уж плохо.

– А, – говорит Морган. – Я... не догадался.

– И Рыжий тоже, – я киваю. – Но человек всегда будет рисковать всем, жертвовать всем, терпеть все. Просто затем, чтобы... стать свободным. А пророчество – ну, оно было, наверное, не о нас.

– Много чести, и это радует несказанно, – проворчал Морган. – Ну так тогда Минотавру даже с эликсиром ничего не светит. Он-то про нашу Страну и так прекрасно помнит, а уж меняться-то точно не собирается. Зачем ему вообще этот эликсир?

– Во-первых, выбить наше звено из цепи и не дать ей замкнуться, – сказал я. – Во-вторых, использовать эликсир для собственных технологий. Мне кажется, что он ведь и не хотел сам попасть в нашу Страну. Он ведь столько усилий потратил ради власти в Лабиринте. Наверное, он хотел послать во Фриланд армию... или шпионов. Или сделать средство, с помощью которого можно бы было открывать гейты в Яму.

Мы идем по облакам.

Я почти не ощущал движения, когда мы на свободном ускорении упали в сияющий краями портал, как три мухи в крынку с молоком. Мы лежали на ветре, как на упругом матраце, и скоро облако охватило нас, так что я видел только мертвой хваткой вцепившиеся в меня с двух сторон две руки, да и то лишь иногда.

А потом Рыжий справа спросил:

– Мне одному кажется, что уши перестало закладывать?

– Не знаю, – глупо ответил я.

– А у меня одного ноги за что-то задевают? – проворчал слева Морган.

Я пошевелил ступнями. Ноги болтались свободно, и я понял, что упругий матрац воздуха уже не держит нас, а в ноги только что ткнулась пружинящая и прочная поверхность – как будто толстый слой дерна на заросшем болоте. Но она была белая, совершенно белая, как эталон стопроцентного света, как только что вымытый фарфор на столе в нашем Доме, как туман Соляриса.

И мы трое стояли на этой поверхности.

Баламут немедленно вырвал у меня руку. Перед глазами у нас прояснилось сразу: мягко снижаясь, вперед вело нечто вроде гигантского облачного туннеля, закручивающегося вдали плавной спиралью. Баламут без затей потопал ногой по плотной белой поверхности и умчался вперед.

– ...Знаешь, что он мне тогда сказал?

– Кто?