Письмо в Лабиринт (СИ)

– У нас ведь и провизия должна же когда-нибудь кончиться? Нет? – сказал я и закинул руки за голову.

– Не, – отозвался Морган. – Эти твои в Тесле мне предлагали примерно раза в два больше, чем мы все втроем могли бы унести. Если бы не таратайка, то прямо не знаю...

– Комплекс голодающего: дают бесплатно – хватай и беги, – Рыжий водил носом в воздухе.

– Ах, это, оказывается, мои комплексы? А сейчас мы чьи комплексы удовлетворяем?

– Слушайте, – сказал Рыжий, – ну давайте пристанем. На ночь. Вон там. Ноги разомнем. Я тоже хочу исполнить долг перед обществом.

– ...Делать нам как будто нечего, кроме как переться неизвестно куда за твоей вот этой фигней!..

– Ты что, не веришь, что я тоже могу приносить пользу?

– ...и мало того что у некоторых комплексы, они еще и с инстинктами не могут справиться…

– Этот тазик всё сильно упростил, – сказал Рыжий. – Кэп.

Не глядя на него, Морган молча передвинул на штурвале какой-то рычаг. Катер зафыркал (было очень похоже на уазик) и повернул к правому берегу, по курсу, указываемому носом Баламута. Я закрыл глаза.

2.

Рыжий рыбкой спрыгнул с нашего плавсредства, когда оно было в десяти метрах от берега. Капитан только крякнул. Апельсиновая голова появилась в волнах, и через секунду Баламут ловко, по-лягушачьи, взобрался на откос берега, поросший густыми кустами.

– Тунеядец, – громко сказал Морган ему вслед. – Чалку-то мог бы привязать!

В прибрежных зарослях мелькнуло рыжее. И тут же, очень близко, раздался пробный отрывистый тонкий лай – сиплый, но довольно громкий.

– Песенки он поёт, – недовольно пробурчал Морган. – Долг перед обществом у него…

Рыжее в кустах уже исчезло – как растворилось. Передний край «тазика» ткнулся в берег, и я спрыгнул на землю.

– Давай скорей, а то солнце сейчас сядет, – недовольно сказал мне Капитан.

Кажется, именно в тот момент, когда мы причалили, солнце наконец коснулось горизонта. Морган вдруг замер на раскачивающейся посудине, прислушался – и захохотал.

– Кролики, значит! Пользу он, значит, хочет принести!

Далеко-далеко, но отчетливо в быстро темнеющем воздухе разнеслось вдруг довольно приятное на слух, с переливом тявканье, а потом сразу еще одно – с другой стороны, гораздо ближе, громкое и низкое. И еще одно, и еще. Лисы пели свои песни на поросших редким лесом холмах, ближних и дальних, под зажигающимися звездами.

– Когда-нибудь я его все-таки подстрелю, – с удовольствием сказал Морган. – И сделаю шапку. Это будет единственная польза, которую он принесет в своей короткой бессмысленной жизни.

– Вот некоторые устраиваются, – сказал я, слушая лисье пение с некоторой завистью. Все-таки способность Рыжего всегда меня очень впечатляла. – Говорят, этому можно научиться. Представляешь, вышел в поле – а у тебя и тут своя стая!

– Благодарю покорно, – проворчал Морган. – Даже если мне не будет хватать чего-то в моей собственной человеческой стае. В чем я сильно сомневаюсь.

– Но говорят, перекидываться опасно, – сказал я. – Можно забыть, как снова стать человеком.

– Говорят, – сказал Морган. – Давай, привязывай таратайку.

Всю ночь, лежа под светлым от звезд небом, мы просыпались от близкого и далекого лисьего пения. А наутро обнаружили рядом с потухшим костром выставку трофеев. Ровно шесть штук упитанных кроликов лежало на траве в ряд, как на выставке. Солнце золотило воздух, трава была мокрой и розовой от рассвета. Рыжий, свернувшись в клубочек, скромно спал в сторонке младенческим сном.

– О, – деловито сказал Морган, протирая глаза. – Сейчас будет рагу.

В тот день мы познакомились с Машей.

Машу привел Голдхейр. Позже она говорила нам, что при первой встрече мы ее совсем не впечатлили. «Пришла, смотрю: сидят. Маленькие и какие-то страшно беспокойные, дёрганые. Вы мне показались почти одинаковыми, все трое. Это уж потом, когда я познакомилась с другими лабиринтцами, поняла, что вы – еще не самый запущенный случай».

А нам – может, от неожиданности – она показалась тогда просто ослепительной. Ярче утреннего солнца.

Голдхейр появился на нашей стоянке во время завтрака, один. Мы сидели у костра, уплетали рагу, балагурили и смеялись, когда он в этой их манере сказал прямо над нами: «Ну и прыткие же вы, ребятки!»

Уселся, пока мы хлопали глазами, скрестил ноги, как ни в чем не бывало, и поглядел немного свысока.

Он всегда смотрел немного свысока. Может быть, из-за комплекции: он был на голову выше Моргана и такой же ширины в плечах. Надо сказать, я больше не знал фриландцев такого богатырского сложения. Голдхейр – так он представился нам при первой встрече. Очень сомневаюсь, что в Городе его звали именно так. «Это что – имя такое?» – спросил я его тогда. «Нет, конечно, – ответил он. – Прозвище, как и у тебя».

А волосы у него в самом деле были желтые, золотые, и даже поблескивали немножко, особенно сейчас – солнечным утром.

3.