Питер. Специальное издание

– Мы благодарны вашему отцу… за все. Многие бы, уверен, постарались отомстить сыну Саддама Кровавого, но мы не из их числа. Этот праздник в честь нашей свободы.

– Но… почему?

Кастраты переглянулись. Главный сказал:

– Он сделал нас такими, какие мы есть. Лишенными страстей. Лишенными этой дикой, затмевающей все звериной похоти. Понимаете? Мы стали лучше. Нет, мы не собираемся мстить Саддаму, оскопляя его единственного сына. Наоборот, вас ждет почет и уважение.

– Мне нужно домой, – сказал Иван твердо. – Мне. Нужно.

– Понимаю, – сказал главный. – Мы бы хотели воздать вам еще почести… но мы уважаем волю сына Саддама.

– Понимаю, – сказал Иван. – Спасибо. Это было… – Он помедлил, подбирая нужное слово: – …великолепно.

Накрашенный кивнул – видимо, слово было правильное. Ланца взял Ивана за локоть и повел обратно, к рядам зрителей.

– Что это было? – спросил Иван.

– Благородство. – Ланца стал вдруг серьезен. – Ты дал нам возможность проявить благородство, Иван. Иногда этого достаточно. А сейчас – праздник продолжается!

Иван мысленно застонал.

* * *

– Почему у тебя такое имя странное? – спросил Иван.

– Оно не странное. Это имя великого тенора старых времен – до Катастрофы. Видите ли, у нас есть и Карузо, и Паваротти, и Робертино Лоретти, и даже Муслим Магомаев – хотя это как раз, на мой вкус, самонадеянно. Все-таки он был баритон… Когда мы основали здесь общину, каждый из нас выбрал себе имя по вкусу – из знаменитых певцов прошлого…

Ланца посмотрел на Ивана с легкой улыбкой. Знает, понял Иван. «Фотографическая, бля, память».

– Я не сын Саддама, – сказал Иван. – Вы же это знаете, верно?

Кастрат кивнул.

– Конечно, знаю. – Голос его, высокий, хрустальный, звучал странно: полуженский, полудетский тембр. – Но вы бы были… э, подходящим кандидатом на эту роль. К тому же, боюсь, вы сами многого не знаете, Иван. Я помню вас – мальчишку чуть старше меня. Мне было шесть, вам, думаю, лет восемь.

И значит, вашего отца я тоже знал. Раз вы были там, то ваш отец входил в ближний круг Саддама Оскопителя, Саддама Великого.

Иван помолчал.

– Как его звали? Ну… – Диггер помедлил и все-таки произнес: – Моего отца.

– Я не знаю, кто из тех людей был ваш отец, – сказал Ланца. – Простите.

– Ну, блин, – сказал Иван. Через силу улыбнулся. – Ничего, как-нибудь переживу.

* * *

«Кому, черт возьми, вообще нужен этот отец?» Иван почесал затылок. Дожил себе до двадцати шести и тут – на тебе. Открытие.

Ланца провел их через блокпост «Пионерской». Охраняли выход два таких же высоких, плечистых кастрата. Если бы не смазанные движения и не бабьи лица, их можно было принять за нормальных мужиков.

«Есть в этом что-то противоестественное», подумал Иван.

Такое ощущение неправильности. Даже слова толком не подберешь.

На прощание Ланца протянул ему каску с коногонкой и древним аккумулятором, который нужно было крепить на пояс.

– Все, здесь я с вами расстаюсь. Вот ваши вещи. С оружием, простите, сложнее… – Он снял с плеча старый «калаш», захваченный ими у слепых, отдал Ивану. – Патронов всего восемнадцать. Я не смог достать еще…

– Ничего, – сказал Иван. – Что-нибудь придумаем. Не в первой.

– Не знаю, насколько хватит заряда аккумулятора, – сказал Ланца. – У меня лежит в памяти пара книг по электротехнике, но я, понимаете ли, их еще не читал.

Иван усмехнулся.

Убер медленно подошел. Видно было, каких усилий ему это стоило. Его лицо подергивалось.

– Прощайте, Убер, – сказал Ланца высоким «ангельским» голосом. Протянул руку.

– Бля, – сказал Уберфюрер в сердцах. Шагнул вперед и осторожно, словно опасаясь раздавить, обхватил эту ладонь своей. Нажал. Ланца продолжал улыбаться. Уберфюрер нажал сильнее. От напряжения у него на шее вздулись вены.

Ланца невозмутимо улыбался.

– Ну вы… ты мужик, – сказал Уберфюрер, наконец сдавшись. Осторожно потряс распухшей, красной ладонью. – Уважаю. Спасибо тебе.

Вот и все. Бывай, станция Ангелов.

– Вы… ты… – Убер усилием воли справился с собой. Поднял голову. – Ты не мог бы нам спеть? Только что-нибудь… э-э… человеческое.

Похоже, оперный праздник достал не одного Ивана.

– Почему бы и нет. – Кастрат улыбнулся.

– В юном месяце апреле, – запел Ланца. – в старом парке тает снег…

Детская песня ширилась и набирала силу. Голос звучал – казалось, что одновременно поют ребенок и женщина. И им отвечает эхо – огромным детским хором.

– Крыла-а-атые качели… летят-летят… ле-етят.

Они шли по туннелю и слышали, как поет Ланца – кастрат с уникальной памятью.

Голос был чистый и прозрачный. Как кристалл.

* * *

Далеко отсюда Призрак задирает голову, слыша этот голос.

Серый Призрак переступает с места на место и морщится – насколько он способен проявлять эмоции. Высокочастотная вибрация – нет, ему не нравятся звуки такой высоты. Они вносят искажения в картину мира, мешают видеть. Сеть туннелей – он ощущает ее как кровеносную систему – подергивается перед его глазами. Серый втягивает в себя воздух – люди бы удивились, узнав, сколько воздуха он может вдохнуть за один раз. Хотя с тем же успехом он может и не дышать совсем.

Он идеальная машина для выживания.