Плач

Вот деньги, которые я должен вам за содержание с тех пор, как жил у миссис Эллиард. Я тяжело болен и прошу навестить меня.

Ваш собрат по профессии,

Стивен Билкнэп.

Барак улыбнулся:

— Вы даже рот разинули. Неудивительно, я тоже разинул, когда увидел.

Я взял соверены и внимательно рассмотрел их — не шутка ли? Но это были настоящие золотые монеты, выпущенные до снижения качества чеканки, с изображением короля на одной стороне и тюдоровской розы на другой. В это было почти невозможно поверить. Стивен Билкнап был известен не только своей бессовестностью — как в личной, так и в профессиональной жизни, — но также и скупостью: говорили, что он держит дома сундук с сокровищами и по ночам любуется ими. За годы Билкнап скопил свое богатство путем всевозможных грязных сделок, отчасти заключенных во вред мне, а кроме того, предметом его гордости была невыплата долгов, если ему удавалось уклониться от нее. Три года назад в приливе неуместного великодушия я заплатил одному моему другу, чтобы тот присмотрел за ним, когда он заболел, и Билкнап не возместил мне моих расходов.

— В это почти невозможно поверить, — стал рассуждать я. — И все же, помнится, прошлой осенью, перед тем как заболеть, он какое-то время был со мной дружелюбен. Пришел ко мне и спросил, как я поживаю, как идут дела, словно был моим другом или собирался им стать.

Я вспомнил, как в один прекрасный осенний день Стивен подошел ко мне через четырехугольник двора — его черная роба болталась на тощей фигуре, а на измученном лице была болезненная заискивающая улыбка. Жесткие светлые волосы, как обычно, клочками торчали во все стороны из-под шапки. «Мастер Шардлейк, как поживаете?» — спросил он тогда. Вспоминая об этом, я покачал головой.

— Я был с ним краток. Я не доверял ему ни на грош, конечно, и был уверен, что за этим что-то кроется. И он никогда не упоминал о деньгах, которые задолжал мне. А через некоторое время понял, что я о нем думаю, — и опять стал меня игнорировать.

— Может быть, он раскаивается в своих грехах, если действительно так заболел, как говорят…

— Опухоль в кишках? Он болеет уже два месяца, верно? Я не видел, чтобы он выходил. Кто принес записку?

— Какая-то старуха. Сказала, что ухаживает за ним.

— Святая Мария! — воскликнул я. — Билкнап возвращает долг и просит прийти?

— Вы пойдете навестить его?

— Полагаю, милосердие этого требует. — Я удивленно покачал головой. — А какая вторая новость? После первой, если ты скажешь, что над Лондоном летают лягушки, я, наверное, не удивлюсь.

Джек опять улыбнулся счастливой улыбкой, которая смягчила его черты.

— Нет, это сюрприз, но не чудо. Тамасин снова ждет ребенка.

Я склонился над столом и схватил его за руку.

— Это хорошая новость. Я знал, что вы хотите еще.

— Да. Братишку или сестренку для Джорджи. Говорит, что в январе.

— Чудесно, Джек, мои поздравления. Мы должны это отпраздновать.

— Мы пока не объявили об этом. Но приходите на небольшую вечеринку, которую мы устроим на первый день рождения Джорджи, двадцать седьмого. Там и объявим всем. И не могли бы вы попросить прийти Старого Мавра? Он хорошо ухаживал за Тамасин, когда она носила Джорджи.

— Гай сегодня придет ко мне на ужин. Вечером я попрошу его.

— Хорошо. — Барак откинулся на спинку стула и удовлетворенно сложил руки на животе.

Их с Тамасин первый ребенок умер, и одно время я боялся, что беда навсегда разорвет их отношения, но в прошлом году у них родился здоровый мальчик. И вот теперь Тамасин уже ждет второго ребенка, так скоро… Я подумал, как успокоился в последнее время Барак, как он не похож теперь на того беснующегося парня, выполнявшего сомнительные поручения Томаса Кромвеля, когда я познакомился с ним шесть лет назад.

— Чувствую, я воспрянул духом, — сказал я. — Возможно, в конце концов, в этом мире может происходить и что-то хорошее.

— Вам надлежит доложить о сожжении казначею Роуленду?

— Да. Я заверю его, что мое представительство от инна было замечено. Среди прочих Ричардом Ричем.

Джек приподнял брови:

— Этот негодяй был там?

— Да. Я не видел его целый год. Но он, конечно, меня запомнил. И бросил на меня злобный взгляд.

— На большее он не способен. У вас на него слишком много материалов.

— У него был обеспокоенный вид. Не знаю почему. Я думал, нынче он высоко взлетел, считает себя ровней с Гардинером и консерваторами. — Я посмотрел на Барака. — Ты поддерживаешь связь со своими друзьями, с которыми вместе служил Кромвелю? Слышал какие-нибудь сплетни?

— Я иногда захожу в старые таверны, когда Тамасин позволяет. Но слышу мало. И заранее скажу, что о королеве — ничего.

— Слухи, что Анну Эскью пытали в Тауэре, оказались правдой, — сказал я. — Ее пришлось нести к столбу на стуле.