Плач льва

— Но незаконно ведь, — не сдавалась украинка.

— А про законность никто и не говорил.

— Ты хочешь сказать, что за относительно приемлемую сумму я могу найти желающего прописать меня в Москве? — решилась уточнить Юленька.

— В Москве, конечно, вряд ли за приемлемую, а в Подмосковье наверняка найдется какой-нибудь страждущий огненной воды, что тебя не только пропишет, но и женится на тебе, и гражданство организует, — москвичка не сводит пристального взгляда с украинки, потом оборачивается к Юленьке: — А тебе-то зачем? У тебя все в порядке.

— В порядке, — эхом откликнулась девушка.

В общежитии Юленька стала редкой гостьей. Вовсе не ходить не могла: слишком остро чувствовалось одиночество, и желание услышать обычную человеческую речь порой оказывалось таким же сильным, какой была когда-то жажда спрятаться от всего мира и никого не видеть, ни с кем не разговаривать. Часто же посещать бывших соседок не позволяла гордость: уж слишком заметна их практически ничем не прикрытая зависть (знали бы они, кому завидуют!), подчас вызывающее пренебрежение, тихое шушуканье и взгляды украдкой, призванные наглядно продемонстрировать Юленьке ее абсолютную и безвозвратную удаленность от них. Даже Оксана — самая образованная, самая эрудированная, самая дружелюбная и чуждая всяких сплетен и кривотолков, больше не предлагала Юленьке ни совместных экскурсий по московским памятникам архитектуры, ни вылазок в картинные галереи, ни просмотров высокоинтеллектуального кино. Несколько раз девушка упоминала об услышанной где-то теории воспитания красотой и гармонией, убеждала подругу в необходимости смотреть на шедевры живописи, слушать классическую музыку и читать исключительно признанные произведения мировой литературы. Но Юленька сначала свято следовала собственному плану по вынашиванию здорового ребенка, потом не могла ни смотреть, ни читать, ни слушать. А за то время, что она пребывала в состоянии полнейшей беспомощности и совершенной дезориентации, Оксана успела обзавестись приятельницами, которые охотно составляли ей компанию, не требуя ни предварительных уговоров, ни усиленной агитации. Возможно, теперь, когда беременность подходила к концу, Юленька с удовольствием пошла бы куда угодно и с кем угодно просто для того, чтобы не быть одной. Но навязываться не хотелось, а девушкам и в голову не приходило позвать куда-то подругу, великолепно опекаемую мужем и его семьей.

Юленька практически все время проводила одна. Клиенты туристической фирмы, обрывающие телефон, отвлекали от грустных мыслей и прибавляли хлопот, но не избавляли от снедающего девичью душу страха перед предстоящими родами. Нередко в жизни случается именно то, чего боишься больше всего. Оттого ли, что мысли действительно способны материализоваться, а может быть, потому, что человек, беспрерывно накапливающий внутри себя отрицательные эмоции, в конце концов притягивает к себе весь тот негатив, которого страшится. Не избежала этого и Юленька.

Экзамены были сданы, диплом получен, и в голове между навязчивыми размышлениями о жизни в Массачусетсе и постоянной озабоченностью бронированием, покупкой и оформлением билетов неожиданно появилось свободное место, требующее немедленного заполнения. Зона билетов всегда была перегружена, а та часть мозга, что не желала отказаться от виртуальных прогулок по Бостону, к счастью, уже оказалась способна ограничить время своей работы. Вакантную территорию захватили совершенно неудивительные, даже вполне очевидные и понятные страхи, овладевающие каждой женщиной все больше и больше по мере приближения того самого заветного часа, когда ребенок должен появиться на свет. Все без исключения, кто в меньшей, кто в большей степени боятся оказаться в этот момент не в том месте и не в то время, страшатся остаться без какой-либо помощи и без надежды на удачное завершение беременности. Страхи Юленьки оправдались лишь частично. Глупо бояться ситуации, в которой находишься практически постоянно, но девушка, сколько ни пыталась отогнать прочь навязчивые мысли, не смогла в этом преуспеть. Часто набирала номер «Скорой» и уточняла, сколько времени потребуется бригаде, чтобы приехать, если внезапно начнутся роды, постоянно перечитывала рассказы уже опытных рожениц о том, как, когда и каким образом у кого это происходило, что не только не успокаивало ее, но заставляло нервничать еще больше. Просыпаясь каждую ночь, первым делом она лихорадочно ощупывала простыни: не намокли ли, потом долго лежала, прислушиваясь к себе: то ей казалось, что там что-то кольнуло, то вдруг ощущалось, что здесь что-то сжалось.