Пламенный покров

К горлу вместе с обжигающей болью подкатила волна гемолимфы, смешанной с сажей, и с булькающим кашлем, лихорадочно согнувшись, Дагласа вывернуло наизнанку. Кровь всё продолжала сочиться сквозь кошмарно трясущиеся пальцы, не останавливаясь и засоряя склизким комом дыхание, перед глазами брызнули расплавленной пеленой чёрные круги.

Чем больше удушье и паника рвали Дагласа в гадкие лоскуты, тем ниже он падал по стене, будто пытаясь зарыться в землю от преследующих его стонущих отголосков и кислого мокрого запаха смерти…

Сколько можно, как долго это будет продолжаться, неужели он обречён страдать вот так?.. Бестолочь, лучше бы ты сдох, неблагодарная тварь, что ни делай тебе не спасти себя от самого же, умри, умри, умри…

— Эй, ты чего расселся, тетеря, — из забвения Дагласа вывел тихий и исполненный нежного сострадания голос подруги. Она так редко говорила подобным тоном, и сейчас, когда печник как никогда в нём нуждался, его вернули им к жизни, бардовая дрянь хлынула из сознания, и голова взорвалась нарастающей дурной болью от влетевшей в неё на всей скорости реальности.

Нона заботливо обернула рогатую голову друга воротом его пальто.

— Всё хорошо. Я тут.

Даглас встретился с врачом осоловевшими влажными дьявольскими глазами, невозможно напуганными и встревоженными до беспамятства. Девушка ободряюще улыбнулась, хотя при этом взгляд её оставался суровым и бестелесным. Она так истрепала свою душу, сокрушив её в бесчувственный пепел всего за несколько лет войны, но всё ещё осталась собой.

Даглас нервно вздрогнул, ломко заикаясь вдохнул, прошептал в разгорячённой истерике, искренне, как покинутый ребёнок:

— Мне страшно.

Нона раздосадованно вздохнула и ласково обняла Дагласа, позволив ему печально уткнуться головой в её грудь.

— Горе ты моё…

* * *

Паровоз остановился, развязной волной качнувшись на колёсах.

Даглас сразу тревожно заподозрил неладное. До станции ещё далеко, значит, тот очевидно мощный взрыв пропана привлёк внимание экипажа, и проверить они решили сразу, пока место преступления не остыло.

Убитые створки двери разъехались, и на уступе лесенки появился машинист, загорелый, седой и ужасающе суровый, в рабочей голубой форме и с таким гуммозным выражением лица, что невзначай начинает потряхивать от нервной растерянности.

— Даглас?

Печник неожиданно подскочил, как на пружине, и, увидев знакомое по работе лицо, немного смягчился, но всё ещё готовился к худшему из возможных исходов. Его словно покрыло толстым слоем бетона, и он бестолково застыл так, сгорбившись, схватив руками плечи и сыграв на лице кривую неудачную усмешку.

— Бертольд!

Лойс юркнула за спину демону, отчаянно вцепившись в его пальто, словно её уже оттаскивали силой. Так или иначе, с ним рядом безопаснее, чем с представителями закона. Даже железнодорожного.

— Только посмей добавить «Я думал, ты умер», — мрачно буркнул в ответ машинист и замороченно поднял выцветшую бровь. — Не ожидал от тебя.

— Берт, честно, если бы не обстоятельства… — начал судорожно, будто его обсыпали колотым льдом, подыскивать слова, Даглас, чуть ли не жуя язык, но его спонтанную, пробитую стыдом речь перебил седой:

— Мне плевать, — он протяжно задёрганно выдохнул и безучастно, но как выстрелом чётко, ревущим тоном спросил: — Зачем ты к чёрту расхреначил баллон?

— Это случайно вышло.

Печник обречённо развёл руками, не найдя, что такого, удивительно похожего на правду, сказать. Едва ли он мог сейчас коварно сымпровизировать, тем более что врать убедительно у него никогда не выходило. В голове одиноко болтались остатки холодного бодрого рассудка, но и они не помогли.

— Я знаю, что в участок ты добровольно не пойдёшь… — Бертольд сошёл со ступеньки и, закрыв глаза, дабы не видеть такого феноменального позора в лице своего бывшего коллеги, милостиво отрезал: — Я сегодня добрый. Чтоб глаза мои больше тебя не видели.

Даглас, согласно кивая, поднял безмолвную, как живая фарфоровая кукла, Лойс на руки и вынес её из вагона, пока машинист не видел. Они скрылись за погрязшими в синих сугробах деревьями двумя ловкими невидимыми зверьками, а Бертольд шумно закрыл двери и, грузно хрустя снегом, пошёл обратно внутрь паровоза.

Машина умчалась, дробя воздух в грохочущие частицы и взбивая под колёсами снежные вихри, похожие на грязные мелкие облака.

Даглас обернулся, недовольно оглядывая ровные сырые стволы, чёрными мохнатыми столбами вросшими в замороженную землю. От полос кривых колючих ветвей деревьев, подпирающих смурное и оплывшее синими вспышками небо, так чесались отвыкшие от тьмы глаза, что невольно хотелось раздавить их пальцами.

Воздух упал душным и мертвенно морозным пологом, резал горло и жуткой трескучей болью цеплялся за лёгкие.

Печник примерно представлял, куда им идти дальше, но мысли у него путались, как игла в нитках, и мычали что-то дурацкое и бессвязное.