Пламя

До физического состояния своего тела мне почти не было дела, ибо это всё-таки та же самая зловонная материя. Куда больше однотипных дней, куда больше даже самого себя меня интересовало своё творение, подготовка к которому проходила донельзя дотошно: каждую ночь я регулярно брал шесть с половиной литров бензина и, влезая в фальшивую одежду (чувство при этом было таково, как будто я действительно становился другим человеком, с другим предназначением, ибо мои похождения уже начали крепко ассоциироваться с этой одеждой, с этим ненастоящим обликом, прячась за который я мог позволить себе быть настоящим), отправлялся в заброшенную школу. Оставлял в шкафу канистры и бутылки бензина, а затем возвращался домой.

Причудливая одежда наверняка вызвала бы подозрения у отца, поэтому каждый раз я переодевался на общественном балконе, находящемся на третьем этаже нашего многоквартирного дома. Поэтому в рюкзак влезало лишь шесть с половиной литров горючего, всё остальное пространство занимала запасная одежда, укутанная в два пакета, дабы в случае протечки бензина её не залило. Вторую, мнимую одежду я складывал в уже опустошённый портфель, после чего шёл домой. Под своей кроватью прятал все вещи, которые могли бы выступать в роли улик, даже косвенных. После пытался уснуть, но в то время мне это удавалось лишь пару раз, и то не дольше трёх часов.

После десятой ночи, когда в помещении школы хранилось шестьдесят пять литров бензина, я решил, что этого будет вполне достаточно. Одиннадцатая ночь должна была стать знаменательной, но все мои планы растворились во мгле неожиданного препятствия в лице существ, облечённых в форму.

В одиннадцатую ночь я, взяв двенадцатиметровый фитиль (точнее сказать — двадцать четыре полуметровых фитиля, связанных в одно целое), парафиновую свечу, картонную сложенную коробку и, конечно, свою обычную одежду, хотел отправиться на свершение. Меня спасла несуразная привычка постоянно перед выходом смотреть в окно. Я как бы желал убедиться, что небосвод уже затянулся тьмой, в которой мерцали одинокие и далёкие звёзды, что настал час моего выхода. Глянув в окно своей комнаты, я случайным образом заметил пару персон, стоящих у дома напротив. Внимательно присмотревшись, удалось различить форму, в которую они были одеты.

В тот момент меня пробрал совершенно не рациональный страх, словно существа в форме уже стояли возле моей двери и яростно в неё стучались. Мне не хотелось выходить на улицу, но то уже было подкреплено логической опаской, ведь у меня могли проверить документы или ещё что похуже, ведь наряд мой был странным.

После страха меня уколола ненависть по отношению к самому себе. Страх стал причиной самоненависти, ибо как я мог посметь испугаться чего-либо, испугаться даже не высших обстоятельств, а всего лишь несчастных людей, работающих на вшивый закон; они отчасти и не являются людьми, и их вины в этом нет, ибо система превратила их из людей в свои шестерёнки. Когда они надевают форму, многие человеческие черты улетучиваются из них. И всё же я струсил, я посмел поставить свой страх выше своего предназначения, выше своей цели.

Начав корить себя, я разрушил всё настроение и желание, в ту ночь я так и не вышел на улицу, хотя люди в форме через несколько минут ушли. В горле моём встал ком упрёка к себе, да чувство предательства по отношению не только к высшему искусству, но и к себе заполнило каждый атом моего тела, заставив трепетать каждую фибру душонки, посмевшей отступить перед лицом первой преграды.

Я разделся и попытался уснуть. Не вышло. Всю ночь к сознанию прилипали мысли и чувства. Под утро я поклялся себе, что больше никогда не отступлю так просто, что не буду бояться боя судьбы, которая словно усмехнулась надо мною этой ночью, продемонстрировав мне мою же никчёмность.

Безусловно, рваться на улицу в моём виде и с моим содержанием рюкзака, когда там стоят люди в форме, — ужасная и противоречащая всем законам логики идея, но вся суть непонимания самого себя заключалась в моём же отношении к этому ненастью судьбы. Я просто принял её поворот, даже не попытавшись что-то придумать, как-то выйти из этой ситуации. Я, точно идиот-конформист или еще больший идиот, верующий в стоицизм, сразу же отпрянул от своей задумки, когда впервой увидел трудность. Я корил себя не за итог случая, а за своё отношение к этому случаю.

* * *

Минул скучный день, наступил вечер — время моего превращения и пробуждения, ибо именно вечером я начинал чувствовать, как моё подлинное «Я» разбивает стену фальши. Вечером я прикупил ещё одну свечку, запасную зажигалку и картонную коробку. Самым сложным было купить дополнительный фитиль — пришлось объездить все магазины с пиротехникой в городе, в каждом купить немного фитилей вместе с петардами; человек странного вида, покупающий один фитиль, как мне показалось, выглядит подозрительнее, нежели человек такого вида, покупающий фитиль вкупе с детской пиротехникой. В каждом из магазинов я купил от тридцати до пятидесяти сантиметров фитиля, дабы не вызвать подозрений.