От одного его вида бунтовщики начали улепетывать по боковым улицам и закоулкам; еще больше народу побежало, когда сир Лютор приказал золотым плащам наступать. Однако тысяч десять человек еще оставались на площади.
Давка была такая, что те, кто и рад бы уйти, не могли выбраться из толпы; люди толкались и наступали друг на друга. Однако некоторые, сцепившись руками, рванули вперед, крича и проклиная стражников, надвигавшихся на них под медленный бой барабана. «Разойдись, дурачье! – загремел сир Лютор. – Ступайте по домам, и никакого вреда вам не будет. Идите же! Нам нужен только он, Пастырь».
Кто-то говорил, что первым убили пекаря; он удивленно крякнул, когда копье вошло ему в грудь и фартук окрасился кровью. Другие рассказывали, что это был ребенок – девочка, растоптанная конем сира Лютора.
Камень, брошенный из толпы, угодил в лоб копейщику. Воздух звенел от криков и брани; с крыш полетели другие камни, палки, ночные горшки, какой-то лучник принялся пускать стрелы, а кто-то метнул в стражника факел, и его золотой плащ загорелся.
На другой стороне площади приспешники Пастыря проталкивали его к выходу. «Держите его! – закричал сир Лютор. – Хватайте его! Держите!» Он пришпорил коня, пробиваясь через толпу. За ним следовали золотые плащи, сменившие копья на мечи и дубинки. Последователи Пастыря кричали, бежали, падали… но были и такие, что вытаскивали оружие: ножи и кинжалы, дубинки и колотушки, сломанные копья, ржавые мечи.
Стражники, ребята молодые и сильные, были хорошо вымуштрованы, хорошо вооружены и облачены в прочные доспехи. Их стена из щитов продержалась еще ярдов двадцать; они прорубали себе дорогу, и по обе стороны от них падали тела. Так зарубили они человек пятьсот, но послушать Пастыря собрались десятки тысяч. Упал один из стражников, следом другой, их строй поредел, и бунтовщики начали прорываться сквозь них. Изрыгая проклятия, паства окружила стражников, орудуя ножами, камнями, даже зубами; с крыш на золотых плащей градом сыпалась черепица.
Битва обернулась бойней: золотые плащи, стиснутые со всех сторон, уже и оружия поднять не могли. Одни умирали, напоровшись на собственные мечи, других топтали, рвали на части, рубили мотыгами и мясницкими тесаками. Даже сиру Лютору не удалось избежать смерти. У него вырвали меч, после чего стащили его с коня, вонзили ему в живот кинжал и размозжили череп булыжниками; его голова и шлем были так разбиты, что лишь по могучему сложению и смогли опознать его крючники, приехавшие наутро собирать мертвых.
По словам септона Евстахия, той долгой ночью Пастырю принадлежала половина города, а всякие «лорды» и «короли» из числа бунтовщиков дрались из-за оставшейся половины. Сотни людей собрались вокруг кожевенника Уота, который разъезжал по улицам на белом коне, размахивая отрубленной головой и окровавленным фаллосом лорда Селтигара, и заявлял, что теперь всем налогам и податям конец.
В борделе на Шелковой улице шлюхи провозгласили королем светловолосого мальчика лет четырех по имени Гейемон; сказывали, что он бастард пропавшего короля Эйегона Второго.
Не желая им уступать, межевой рыцарь сир Перкин-Блоха, короновал своего оруженосца Тристана, юнца шестнадцати лет, заявив, что мальчишка – побочный сын покойного Визериса. Рыцарь вправе посвятить в рыцари всякого, кого хочет; и когда сир Перкин начал нарекать рыцарем всякого наемника, вора и подручного мясника, готового присягнуть новому королю в верности, под рваное знамя Тристана начали стекаться сотни.
К рассвету по всему городу запылали пожары, Сапожная площадь была усеяна трупами, шайки мародеров орудовали на Блошином Конце, вламываясь в дома и лавки и чиня вред и разорение честным людям. Уцелевшие золотые плащи укрылись в казармах, отдав столицу на произвол шутовских королей и безумных пророков. Многие злодеи, подобно тараканам, при свете дня расползлись по щелям и подвалам – поделить добычу, проспаться, отмыть кровь с рук. Стража Старых и Драконьих ворот во главе с капитанами сиром Бейлоном Берчем и сиром Гартом Заячьей Губой выдвинулась в город и к середине дня восстановила некоторый порядок к северу и востоку от холма Рейенис, а сир Медрик Мандерли с сотней людей из Белой Гавани очистил квартал северо-восточнее холма Эйегона вплоть до Железных ворот.
В остальных частях Королевской Гавани царил хаос. Отряд сира Торрхена Мандерли, пройдя по Крюку, нашел на Рыбной площади и Речной улице великое множество помойных рыцарей сира Перкина. Над Речными воротами, где были повешены три сержанта и капитан, реяло знамя «короля Тристана», остаток гарнизона Грязных ворот перешел к сиру Перкину. Пробиваясь обратно к Красному Замку, сир Торрхен потерял четверть своих людей, что было еще терпимо по сравнению с потерями сира Лорента Марбранда: из ста рыцарей и латников, которые тот повел на Блошиный Конец, вернулись только шестнадцать, и командующего Королевской Гвардией не было в их числе.
К вечеру Рейенира поняла, что беда подступает со всех сторон и власть ее рушится.