Пламя и кровь

Гриб рассказывает об этом так: «Когда королеве рассказали об ужасной кончине сира Лорента, она горько заплакала; узнав о том, что Девичий Пруд перешел к врагу, Крапива сбежала, а возлюбленный супруг предал ее, пришла в ярость; а когда леди Мисария предупредила, что тьма сгущается и грядущая ночь будет еще хуже минувшей, – задрожала от страха. На рассвете в тронном зале собрались сто придворных, но вскоре многие незаметно выскользнули за дверь, а остальных королева отослала прочь, и вот остались при ней только ее сыновья да я. “Мой верный Гриб, – сказала мне королева, – если бы все мои подданные были преданы мне, как ты. Надо бы сделать тебя десницей”». Когда я ответил, что я бы предпочел быть ее консортом, она рассмеялась, и для моих ушей не было звука слаще». «Подлинная история» Манкена о смехе королевы умалчивает, но рассказывает, что королева, переходя от ярости к отчаянию, цеплялась за Железный Трон так, что в кровь изранила себе руки. Она поставила командовать золотыми плащами сира Бейлона Берча, капитана Железных ворот; послала воронов в Винтерфелл и Гнездо с просьбой о новом подкреплении; лишила прав состояния Моутонов из Девичьего Пруда; назначила молодого сира Глендона Гуда лордом-командующим Королевской Гвардией. Сиру Глендону было всего двадцать лет, и королевским гвардейцем он пробыл лишь одну луну, однако накануне он отличился в битве на Блошином Конце и доставил в замок тело сира Лорента Марбранда, чем уберег его от надругательства мятежников.

Ни септон Евстахий в своем рассказе о «Последнем дне», ни Манкен в «Подлинной истории» не упоминают Гриба, однако в обоих трудах рассказывается о сыновьях королевы.

Эйегон Младший не отходил от матери и почти все время молчал. Тринадцатилетний принц Джоффри облачился в доспехи и просил королеву отпустить его в Драконье Логово за Тираксесом. «Я хочу сразиться за тебя, матушка, как сражались братья мои. Позволь мне доказать, что храбростью я не уступлю им». – «Они и вправду были храбры, а теперь оба мертвы, мои чудесные мальчики», – ответила Рейенира и запретила принцу покидать замок.

С заходом солнца чернь снова полезла изо всех щелей, и было ее еще больше, чем прежде. На холме Висеньи шлюхи одаривали своими милостями любого, готового присягнуть в верности Гейемону Сребровласому, «лобковому королю», как его грязно именовали в городе.

У Речных ворот сир Перкин угощал своих рыцарей ворованными яствами; они обчищали портовые склады и стоявшие в гавани корабли. В то же время Уот-кожевенник повел своих завывающих головорезов на Божьи ворота. Стены и башни Королевской Гавани были высоки и крепки, но они предназначались для защиты от внешних врагов и против внутренних оказались бессильны. Гарнизон Божьих ворот был особенно слаб: его капитан и треть стражников полегли на Сапожной площади вместе с сиром Лютором, многие из оставшихся были ранены, и разбойники без труда их одолели. Приспешники Уота вырвались из города и устремились по Королевскому тракту, мимо разлагавшейся головы лорда Селтигара. Куда они шли, Уот сам не знал.

Час спустя открылись также Королевские ворота и Львиные. Стража, охранявшая Королевские, разбежалась, «львы» примкнули к бунтовщикам. Врагам Рейениры были открыты три из семи городских ворот, однако самую страшную угрозу для нее представлял сам город. К вечеру Пастырь снова начал проповедовать на Сапожной площади. Трупы, которые остались там после вчерашних событий, убрали днем, но к тому времени тела уже раздели и обобрали. Некоторые из них лишились головы; сотни отрубленных голов, насаженных на колья и копья, внимали однорукому пророку, проклинавшему «подлую королеву» в Красном Замке. Септон Евстахий говорит, что толпа была вдвое больше и злее, чем в прошлую ночь. Подобно столь презираемой ими королеве, «паства» с тревогой смотрела в небо, боясь, что драконы короля Эйегона прилетят еще до рассвета, а за драконами придут и солдаты. Люди больше не верили, что королева способна их защитить, и искали спасения у своего Пастыря.

Но пророк сказал им: «Когда прилетят драконы, плоть ваша будет гореть и лопаться от жара, а потом обратится в пепел. Пламя бесстыдно обнажит тела ваших жен; они будут плясать в огненных платьях, крича и сгорая заживо; дети ваши будут плакать, покуда глаза их не расплавятся и не вытекут, а нежная розовая кожа их почернеет и обуглится. Грядет Неведомый, чтобы покарать нас за грехи наши! Молитвы не утишат гнева его, слезы не угасят драконьего пламени. Лишь кровь способна на это – моя, ваша, их. – И он указал обрубком правой руки на холм Рейенис, где чернело на звездном небе Драконье Логово. – Там они обитают, демоны. Огонь и кровь, кровь и огонь! Это их город. Если хотите, чтобы он стал вашим, убейте их! Если хотите очиститься от греха, омойтесь кровью драконов! Одна лишь кровь способна угасить пламя ада!»