Пламя и пепел

Крохотный серебряный скарабей лежал на залитом солнцем подоконнике, и голубой раздвоенный камушек, изображавший крылья, загадочно поблескивал в его лучах, словно подмигивая нам. Интересно, что это был аквамарин — камень, который связывают прежде всего с морем, водной стихией. Вода, как известно, в каком-то смысле противоположна огню, нашей стихии, но все-таки я думала, что эта фигурка как нельзя лучше подходит Этьену в роли талисмана — что-то родное мне в ней почудилось еще там, у Леграна.

— Возьми его в руки и садись прямо на пол, как вчера, — сказала я, с трудом подавляя зевоту.

— Добрось, пожалуйста, ноги уже не ходят, — протянул Этьен, усаживаясь по-турецки.

— Нет. Ты не понял — ты должен сам взять его, своими руками.

— Но вчера же ты его держала, и ничего, не испортился, вроде.

Я нетерпеливо вздохнула. Ну почему человек просто не может сделать то, что его просят?

— Вчера было можно. Сегодня утром, как видишь, я положила его на солнце — специально, чтобы очистить его и подготовить к принятию нашей энергии. Поскольку амулет это твой, после очистки первым прикоснуться к нему должен именно ты.

Наконец, взяв в руки кулон, он уселся напротив, совсем близко. Я продолжила объяснение:

— Вообще обычно амулет заряжает тот, кому он и принадлежит — хотя из Фениксов раньше я выбирать-то не получилось бы, — улыбнулась я, — Но, в общем, я решила, что нам стоит сделать это вдвоем — то есть, я тебе помогу немного.

Этьен пожал плечами — мол, тебе все равно виднее. По моему знаку он сложил ладони с лежащим в них кулоном лодочкой, а я подвела свои ладони снизу, едва касаясь его рук и как бы поддерживая его. Как я и сказала, основной поток должен был идти от Этьена, я лишь могла направлять, где будет нужно, и следить, чтобы энергия шла ровно.

— Теперь сосредоточься — представь, что твои мысли вливаются в этого скарабея.

Легко сказать — сосредоточься, мне и самой не всегда это удавалось, а сейчас мы оба, к тому же, были измотаны. Мы предусмотрительно избавились от всех возможных шумовых помех в квартире, но Этьену, наверняка, мешал работающий у соседей телевизор, вчерашний недосып и Бог знает, что еще. Я слышала краем уха обрывки новостей — какие-то политические переговоры, небольшая авария на трассе, новости культуры — но все это проходило где-то на периферии сознания. Я посмотрела на Этьена — он закрыл глаза и изо всех сил старался, я чувствовала, что у него даже ладони вспотели. Наконец в руках можно было ощутить тепло, а вокруг будущего амулета стало заметно слабое голубое сияние. Я удовлетворенно кивнула, но, сообразив, что Этьен сейчас этого не видит, добавила:

— Отлично. Теперь давай в полную силу — сосредоточься на всем хорошем, что тебе хотелось бы сделать с помощью своего дара — и что ты еще обязательно сделаешь. Направь эту энергию в амулет.

Этьен нахмурился, напрягая всю свою силу и вкладывая всю энергию в мысленные образы — и голубое сияние заструилось ярче, тонкими нитями оборачиваясь вокруг крохотного скарабея. Жаль, что Этьен этого не видел — он сидел все так же, закрыв глаза и нахмурив брови, и на висках у него медленно скапливались капельки пота.

Полностью одевшись в голубой полупрозрачный шар, амулет оторвался от ладони и поплыл в воздухе.

— Смотри, — шепнула я, уже не боясь нарушить концентрацию. Все теперь уже шло само собой. Мы зачарованно смотрели на парящего скарабея, энергетический шар вокруг которого наращивал свою мощь. В какой-то момент он ярко вспыхнул, ослепив нас — и исчез, а кулон с тихим звоном упал на по-прежнему раскрытые ладони Этьена.

— И как? — спросил Этьен, все еще часто моргая после яркой вспышки.

— Невероятно. Все получилось, кажется.

— В смысле — кажется? Это можно как-то проверить?

— К сожалению, нет — я, по крайней мере, не знаю такого способа. Но могу тебе сказать, что у меня на зарядку моего анха, — я инстинктивно коснулась пальцами тяжелой золотой подвески на груди, — ушло ощутимо больше времени и сил. Ты просто молодец.

Я вспомнила, как много лет назад я нашла свой похищенный анх. Едва прикоснувшись к нему, я тогда почувствовала, что он абсолютно разряжен, пуст, словно никогда и не был моим амулетом. Слава Богу, самое важное осталось при нем — форма египетского креста и древние надписи по всей поверхности, неосведомленному казавшиеся просто орнаментом, украшением кулона. Долго, долго я смотрела на эти письмена, будто они могли подсказать, как зарядить амулет, чтобы он снова обрел способность возрождать Феникса — и что-то внутри все-таки откликнулось, хотя помнить, конечно, я ничего не могла — всех моих воспоминаний было тогда лет на пятьдесят, а мой анх, конечно, заряжен был гораздо раньше, скорее всего, за много веков до этого.