Пламя над бездной

Зеленожка понемногу поправлялась. Поначалу Равну терзали опасения, что это улучшение лишь мнимое. Ежедневно она проводила много времени рядом с наездницей, пытаясь добиться прогресса в общении. Зеленожка блуждала где-то далеко – так ведут себя разбитые инсультом люди на стадии восстановления. В общем-то, после членораздельной первой беседы о пережитом ужасе наездница даже несколько регрессировала. Возможно, недавнее улучшение действительно привиделось Равне и она, охваченная сочувствием, просто выдала желаемое за действительное. Синепанцирь настаивал, что Зеленожка поправляется, но вел себя при этом со своим обычным упрямством. Две недели, три – стало ясно, что интерфейс взаимодействия наездницы с новой псевдотележкой понемногу приживается. Зеленожка осмысливала происходящее, постоянно фиксировала в памяти важные переживания… Она даже помогала Равне. Иногда наездница замечала то, что от девушки ускользало.

– Сир Фам не единственный боится нас, наездников. Синепанцирь тоже испуган, и страх этот рвет его на части. Он даже мне в этом не признается, но полагает, что нас могли инфицировать независимо от тележек. Он отчаянно стремится убедить меня, что Фам ошибался, а заодно и самого себя.

Она долго молчала, поглаживая веточкой по руке Равны. В каюте слышались звуки моря, но прибоя корабельная автоматика воссоздать не могла.

– Я вздыхаю. Мы обязаны вообразить себе прибой, дорогая моя Равна. Где-нибудь всегда есть прибой, что бы ни стряслось на Сьяндре Кей, что бы ни случилось с нами.

Наедине с подругой Синепанцирь был сама сердечность, но стоило ему остаться с Равной, как прорывался гнев:

– Нет-нет, я не протестую против курса, проложенного сиром Фамом. По крайней мере, сейчас. Возможно, мы бы сумели продвинуться чуть дальше, если б я сидел за штурвалом, но самые быстрые суда преследователей все равно нагоняли бы нас. Тут дело в другом, миледи. Вы знаете, как ненадежна здесь, внизу, автоматика. Фам же уродует ее еще больше. Он написал собственные программы и установил поверх существующих инструкций систем безопасности. Он превратил рабочую среду корабельной автоматики в нагромождение ловушек.

Равна и сама это видела. Подступы к мастерским и командной рубке «Внеполосного-II» производили впечатление военных блокпостов.

– Ты знаешь, чего он опасается. Если ему так спокойнее…

– Дело не в этом, миледи. Я бы ему позволил все, что угодно, рискни он принять мою помощь. Но его действия попросту опасны. Наша придонная автоматика и так ненадежна, а он дополнительно ее корежит. В случае непредвиденных осложнений рабочая среда, скорее всего, попросту отрубится. Последствия могут быть любыми – отказ термоконтроля, утечка воздуха и так далее.

– Я…

– Разве он не понимает? Фам не контролирует ничего! – Голос из вокодера сорвался в нелинейный писк. – Он властен разрушать, и ничего более! Ему нужна моя помощь. Он был моим другом. Разве он не понимает?

Фам понимал… о да, Фам понимал. Они с Равной пока еще общались. Таких тяжелых споров у нее ни с кем в жизни не бывало. Временами, однако, споры приближались к рациональной дискуссии.

– Я не одержим, Равна. По крайней мере, не в том смысле, в каком Погибель контролирует наездников. Моя душа мне принадлежит.

Он отвернулся от консоли и слабо улыбнулся ей, признавая уязвимость подобных заверений. Но улыбки вроде этой убеждали Равну, что Фам Нювен еще жив и иногда говорит с нею.

– А как насчет богосколка? Я же вижу, как ты часами напролет просто сидишь и смотришь на дисплей слежения, роешься в библиотеке или читаешь новости, – сканируя информацию на скорости куда выше человеческой.

Фам пожал плечами:

– Я изучаю наших преследователей, пытаюсь выяснить, кто какими кораблями управляет, какая у них боевая мощь. Подробностей я не знаю. В такие минуты самосознание отдыхает.

И разум Фама полностью превращается в процессор, выполняющий загруженные Стариком программы. Несколько часов в состоянии фуги, бывало, дарили прозрение, достойное Силы, но даже его он потом не мог вспомнить.

– Я отдаю себе в этом отчет. Что бы такое ни было этот богосколок, он очень специфичен. Он неживой – в каком-то отношении даже не очень разумный. Повседневные функции, вроде управления кораблем, он возлагает на старого доброго Фама Нювена.

– И мы, Фам, хотим тебе в этом помочь, в частности – Синепанцирь, – тихо говорила Равна. В этом месте Фам обычно впадал в ледяное молчание или взрывался от ярости. Сегодня он лишь грустно нахохлился.

– Равна, Равна. Я понимаю, он мне нужен… И да, я рад, что он мне нужен. Мне не пришлось его убивать. Пока.

Губы Фама мгновение дрожали, и Равне почудилось, что он вот-вот разрыдается.

– Богосколку Синепанцирь неизвестен…

– Это не богосколок. Не он заставляет меня действовать подобным образом. Я действую, как действовал бы любой на моем месте при столь высоких ставках.

Он говорил без гнева. Может, есть еще шанс. Возможно, получится его урезонить.

– Синепанцирь и Зеленожка лояльны нам, Фам. Не считая происшествия на Гармоничном Покое…

Фам вздохнул: