Пламя свастики (Проект «Аугсбург»)

— У нас были «Сомуа». Хорошие машины, если бы не малая скорость. Немцы успевали подтянуть противотанковую артиллерию, не подставляясь под удар. Шкуру наших «шаров»[11] она пробить не могла, они били по гусеницам и люкам. — Франц посмотрел сквозь кроваво-алое вино в бокале, вздохнул и ничего более не сказал. В его памяти еще горели высокие неуклюжие танки с маленькими башнями и немецкий пехотинец в серой шинели и блестящей каске лежал головой в колее, словно хотел поцеловать танковый след.

Клер вошла с деловитым лицом, в сером английском костюме. Пышные волосы ее были зачесаны наверх и изящно уложены, белые тонкие руки нервно сжимали крокодиловую сумочку — верх предвоенной моды. Клери только что вернулась из оккупационной комендатуры, где лощеный немец полчаса занимался пустяковой проверкой, явно желая поближе познакомиться с посетительницей. Коллеги — коммандос кивнули ей, но не подумали встать. Француз медленно, с неприязненным лицом обернулся.

Виктора, ненормально чувствительного, ударило в голову резиновым кулаком. Сначала он почувствовал немое ошеломление гостя, потом — вспышку эмоций девушки, и там было так много, начиная от острого, болезненного облегчения и заканчивая смутной тоской непонятного ему сожаления, что парачувствительность щелкнула и отключилась. Остался только клин острой боли под черепом. Он и не расслышал, как гость со свистом выдохнул, а Клери воскликнула:

— Поль! Господи Боже!..

Десять минут спустя она глотала воду из стакана, стуча зубами о край. Виктор и Джек тактично удалились, и Вик все еще держался за голову, виновато улыбаясь. Поль сидел напротив нее и молчал. Он медленно сжимал и разжимал лежащие на столе кулаки, и они почти не отличались по цвету от белой скатерти. За все время оба не сказали ни слова.

Клери первой нетвердо, тускло произнесла:

— Ты знаешь, на что идешь?

— Знаю. — Он с видимым трудом выталкивал звуки.

— Я тоже иду с вами. — И поглядела ему в глаза. Глаза эти стали совершенно мертвыми, но девушку уже не испугали. Она сказала ему жесткой голубизной взгляда, что всякие разговоры бесполезны, и он понял — так оно и есть. И молча ответил: я знаю — кроме нас некому, но я не дам случиться с тобой ничему плохому, сперва погибну сам. И она молча сказала: спасибо, я тоже это знаю, все будет хорошо.

Больше им незачем было говорить.

К вечеру вернулся разведчик. Совершенно мирный в прошлом человек, пожилой лесничий, теперь — надежда Сопротивления. Обложившись картами и записями, долго спорили впятером, причем с наибольшим уважением лесничий неожиданно отнесся не к Уэйну, а к русскому.

— Тип установленных мин? — Джек столбом выпустил сигаретный дым, отчего Старик, такова была немудреная кличка, недовольно поморщился в рыжевато-седую бороду. Подумав, ответил:

— Видимо, только обычные пехотные. Там неоткуда взяться танкам, лес, да и артиллеристы остановят на дальних подступах. Территорию за минными полями обходят патрули с собаками — слышал брех.

— Собак я беру на себя. — Виктор глянул на карты только раз, и никто уже не возразил. — Не помешают.

— Но там пулеметные вышки по периметру, так, что все простреливается с двух или трех сразу. Крепость.

— Плохо. — Виктор подергал себя за ворот грубого зеленого свитера. — Не смогу я всем им отвести глаза. Не выдюжу.

— Есть еще одно место в нескольких километрах к северо — западу. Я подходил близко — там почти нет часовых, не слышно собак, но полно мин. Кругом сплошной лес. Объекты должны как-то связываться — патрули с таким же новым оружием и в той же форме.

— Подземная ветка. — Вик прищурился сквозь дым. — Джек, паровоз, дышать нечем.

— Все, все… Уже… гашу топку, — блондин придвинул старинную чугунную пепельницу с латинским девизом «Высоты зовут!» и стертым гербом — дом был полон таких загадочных вещей. Клер сидела чуть в стороне и не вмешивалась, — старалась не глядеть на Поля. Тот обхватил руками чернокудрую голову и уставился в карты, его щека иногда заметно подергивалась.

Поль уяснил главное, и теперь почти не слушал. Серьезное ранение одного может погубить всех. Если раненый не получит помощи, его останется только добить. И сердце его тянул книзу острый крючок. Он все еще помнил ее в довоенном Париже, помнил и любил такой же хрупкой девочкой с бронзовыми кудрями. Клери не изменилась для него.

Виктор бросил в сторону француза взгляд тайной жалости: он, если бы и захотел, никак не мог запретить себе читать иногда чужие мысли — это не зависело от сознательных усилий несчастного сверхчеловека. Он-то понимал, что эта женщина теперь совсем не та, что была раньше. Поля ждут болезненные открытия, если… да, главное, если получиться вернуться. Всем и в целости. Виктор мысленно вознес об этом краткую, но очень душевную молитву — может, кто-нибудь ТАМ услышит?