Что за дивное диво?
64. Кошачий возраст
Кошка очень быстро стареет в начале и в конце жизни, а в промежутке почти не меняется.
В шесть месяцев кошка имеет те же способности, что и восемнадцатилетний человек. Это в некотором смысле возраст ее совершеннолетия.
В два года она обладает способностями молодого человека двадцати четырех лет. Она в расцвете сил.
В десять лет она как семидесятилетний человек. Начинается ее старость.
В двадцать лет она как столетний старик.
Кошки живут в среднем тринадцать лет. Породистые кошки больше подвержены болезням, с бродячими кошками чаще происходят несчастные случаи.
Наибольшая продолжительность жизни – у беспородных домашних кошек, прошедших кастрацию.
Согласно Книге рекордов Гиннесса, дольше остальных прожила американская кошка по имени Крэм Пафф, родившаяся в Остине, штат Техас, 3 августа 1967 г. и скончавшаяся там же 6 августа 2005 г. Она прожила тридцать восемь лет и три дня.
Энциклопедия абсолютного и относительного знания.
Том XIV
65. Он
Ничего себе! Как такое возможно?
Моя мать говорила, что разница между сном и реальностью в том, что у реальности больше воображения, чем у снов.
Я не свожу с него глаз, не веря тому, что вижу.
Я настолько потрясена, что не реагирую, когда Тамерлан, отброшенный ударом лапы и не способный сопротивляться сразу двоим, лезет на свой дрон.
Я не сразу решаю его преследовать.
При новых обстоятельствах у меня очевидное преимущество, но больше нет желания им пользоваться.
Красноглазая крыса-альбинос никак не взлетит на своем дроне.
Но мой мозг занят совсем другим, и это другое занимает столько места, что я вся цепенею.
В Энциклопедии я прочла такую фразу: «Воин тот, кто больше занят своими врагами, чем своими друзьями».
Рассмотрев дилемму под разными углами, я решаю повернуть голову влево, чтобы заняться тем, кто меня спас, а не тем, кого я хочу уничтожить. Справа до меня доносится шум винтов. Я знаю, что мой заклятый враг сумел запустить двигатель. Его аппарат быстро поднимается в воздух, жужжание удаляется.
Я никак не поверю своим глазам.
– ТЫ? – лепечу я.
– Надо его догнать! – говорит Пифагор. – Залезай на свой дрон и лети за ним!
– НЕЛЬЗЯ ЕГО ОТПУСКАТЬ. Догони его!
– Нет.
– Тогда объясни, как работает эта штука, я сам за ним полечу.
– Мой дрон больше не летает, а Тамерлан уже далеко.
– Тогда все пропало! Придется снова с ним драться. Он выпутается, хотя уже был у нас в лапах.
Только теперь я поворачиваю голову и провожаю взглядом белого крысеныша, уносящегося на запад на подаренном мной летательном аппарате.
Справившись с удивлением, я больше всего на свете хочу понять, откуда взялся Пифагор.
Наверное, я невнятно выразилась и теперь повторяю, стараясь убедить саму себя:
– ТЫ! ТЫ! ТЫ! ЖИВОЙ!
Он, наконец, соглашается перестать смотреть вслед Тамерлану, превратившемуся в точку вдалеке, и переводит взгляд на меня.
– Бастет, – мяукает он.
Пифагор!
Я обнимаю сиамца лапами, копирую объятие, подсмотренное у Натали и Романа. Прижимаю его к сердцу и долго не отпускаю.
Я немного отступаю, чтобы лучше его разглядеть. Черная маска вокруг синих глаз, серебристая шерсть, его особенные уши, типичное для сиамцев легкое косоглазие. Красавец!
– Пифагор… Как же тебе удалось?..
Прилив чувств не позволяет мне закончить фразу.
Он весело отвечает:
– Разве я тебе не говорил, что у кошек девять жизней?
Он потешно шевелит ушами и ведет меня к постаменту, где мы устраиваемся на нагретом солнцем камне. Отсюда хорошо виден полностью обезлюдевший Нью-Йорк, населенный, кажется, одними птицами.
– Я упал с зиплайна в воду. Море смягчило падение. Я вплавь добрался до берега и спрятался на портовом кране. Я знал, что крысы рано или поздно меня найдут. Забившись под кран, я упорно решал вопрос: где крысам не придет в голову меня искать?
– В заброшенном доме?
– Нет, я знал, что они все время рыщут по всем зданиям. Мне вспомнилась фраза из Энциклопедии: «Безопаснее всего в эпицентре опасности». В сильный дождь, ночью, я обосновался прямо в статуе Свободы.
– Это же была их штаб-квартира!
– Я нашел особенное местечко.
– В голове?
– Именно!
– Это ж вон как высоко, а у тебя боязнь высоты.
– Когда сооружение твердо стоит на земле, у меня не кружится голова.
– Как ты там питался?
– Я ел голубей и воробьев, устраивающих там гнезда. Даже баловался их яйцами. После того как выбили окна в короне, голова превратилась в излюбленное место всевозможных пернатых.