Повисла тишина. Затем, глядя на Корсона, Веран произнес с ноткой раздражения:
— Я не могу вас убить. Во всяком случае, до того, как вы отправите послание. Но меня беспокоит другое. Я не убиваю ради удовольствия. Плохо то, что вас невозможно запугать. Вот это мне совсем не нравится. Я не люблю использовать людей, которых не понимаю и которые не боятся меня.
— Пат, — Корсон заставил себя улыбнуться.
— Пат?
— Слово из древней игры в шахматы, обозначающее ничью.
— Я не игрок, — сказал Веран. — Слишком люблю выигрывать.
— Это не азартная игра. Скорее что-то вроде упражнения в стратегии.
— Вроде Kriegspiel? И время как неизвестное?
— Нет, — сказал Корсон. — Без времени.
Веран коротко хохотнул.
— Слишком просто. Меня бы это не заинтересовало.
Время, думал Корсон. Самый безупречный механизм.
Меня защитит письмо, которое я когда-нибудь, вероятно, отправлю, хотя еще его не знаю, а час назад даже не подозревал о нем. Я иду по своим следам, сам о том не догадываясь, но спасет ли это от ловушек?
— А что будет, если меня убьют и я не успею отправить письмо?
— Вас слишком беспокоит философия. Откуда мне знать? Возможно, послание отправит кто-то другой. Или это будет другое послание. Или я вообще ничего не получу, останусь в Эргистаэле и меня изрубят в куски. — Он широко улыбнулся, и Корсон вдруг увидел, что у него нет зубов, только заточенные полоски белого металла. — Может быть, там я уже пленник, или даже хуже.
— В Эргистаэле умирают ненадолго.
— И это вы тоже знаете?
— Я же говорил, что был там.
— Худшее, — сказал Веран, — это не оказаться убитым. Худшее — это проиграть сражение.
— Но вы уже здесь.
— И хочу здесь остаться. Когда жонглируешь множеством вероятностей, главным становится настоящее. А его узнаёшь более или менее быстро. У меня появились совершенно новые возможности, и я хочу ими воспользоваться.
— Значит, вы все-таки не можете меня убить, — сказал Корсон.
— А жаль, — осклабился Веран. — Не ради убийства. Просто из принципа.
— Вы даже не можете задержать меня. Когда я захочу уйти, вам придется меня отпустить, чтобы я смог отправить письмо.
— Я составлю вам компанию, — заявил Веран, но Корсону показалось, что уверенность полковника слабеет.
— Тогда я ничего не смогу вам отправить.
— Я вас заставлю.
Корсону вдруг пришел в голову вопрос, после которого спор становился бессмысленным. Он нащупал слабое место в рассуждениях Верана.
— Почему бы вам не отправить послание самому?
Полковник покачал головой.
— Вы, кажется, вздумали шутить? Эргистаэл — на другом конце Вселенной. Я даже не знал бы, куда его адресовать. Без переданных вами координат я никогда не нашел бы эту планету. Даже за миллиард лет. К тому же, теория неубывающей информации…
— Какая теория?
— Отправитель не может одновременно быть адресатом, — спокойно пояснил Веран. — Я не могу передать информацию самому себе. Это породило бы всплески временй, которые затихли бы только устранив источник возмущения. Исчезло бы расстояние между точками отправки и получения — и исчезло бы все, что между этими точками находилось. Поэтому я и не показал вам письма. Никуда оно не делось, но я не хочу лишать вас шансов его отправить.
— Вселенная не терпит парадоксов, — изрек Корсон,
— Ну, это с человеческой точки зрения. Вселенная стерпит что угодно. Даже в математике можно выстроить систему из абсолютно противоположных, взаимоисключающих положений.
— Я думал, что математика — более связная наука, — тихо произнес Корсон. — С точки зрения логики, теория непрерывности…
— Вы меня удивляете, Корсон, но не тем, что знаете, а своим невежеством. Теория непрерывности отвергнута три тысячи лет назад по локальному времени. Кроме того, к вашему случаю она не имеет никакого отношения. Любая теория, основанная на бесконечном множестве аксиом, всегда содержит и собственное опровержение. Она уничтожает себя, исчезает, уходит в небытие. Но это не мешает ей существовать. На бумаге.
…Вот поэтому, подумал Корсон, возвращаясь к своему прошлому, я иду зю тропам времени на ощупь. Мой двойник из будущего не может подсказать мне, что я должен делать. Но во времени есть щели, и в них просачиваются крохи информации, можно сориентироваться и по ним. Должен существовать какой-то порог… Если возмущение времени будет ниже него, Вселенная не отреагирует на парадокс. Выбрать момент, вырвать у Верана ту бумажку, — письмо… Это приблизит будущее.
— На вашем месте я не стал бы этого делать, — сказал Веран, будто читая его мысли. — Я не слишком верю в теорию неубывающей информации, но проверять ее на себе не советую.
Однако, продолжал рассуждать Корсон, в далеком будущем боги не колеблясь играют вероятностями. Они подняли себе порог до уровня Вселенной, а в таком случае все барьеры рушатся. Вселенная раскрывается и освобождается, становится иной. Предопределенности больше нет. Человек перестает быть узником тоннеля между рождением и смертью…