Планета Вода. Часть I

Дорога к селу была ухабистой. Местами, откровенно расползшийся асфальт, полностью покрывала глина наброшенная разливами притоков реки Зеи. Но виды кристально первобытной природы компенсировали тряску. Когда они наконец доехали, порядком умотавшись из-за маневрирования между кочками и болотцами, пришлось узнавать у местных, где находится дом Светиной матери.

Тагир нажал на кнопку звонка, через какое-то время раздался звуковой сигнал, дверь открылась сама. В прихожей было пусто. В одной из комнат раздавался звук торопливого перелистывания бумаги, потом щёлкнула резинка, как будто кто-то зафиксировал разворот папки, а следом металлический лязг и ещё что-то, отдалённо похожее на глухой удар фанеры. В тишине, наступившей после того, как они разделись, раздались мерные шаги и на пороге двери, ведущей из прихожей в узкий коридор, появилась бабушка Ивана – Любовь Алексеевна.

Сухая, с высоким пучком седых волос и высокими благородными скулами, она без приветливости посмотрела на вошедших и, подойдя к Ване, наклонилась к нему. На секунду Свете почудилось, что её мать проводит какой-то исследование, но это чувство быстро улетучилось. Губы Любови Алексеевны растянулись в улыбку, и она обняла внука.

– Проходите, – коротко обронила она и повела мальчика за руку в большую гостиную, в которой при их приближении зажёгся свет.

В тот вечер в доме, который так резко выделялся на фоне полусгнивших почти что сараев местных жителей, в гостях у женщины, которую она называла «мама», Света никак не могла отделаться от ощущения фальшивости происходящего. Она вдруг вспомнила просьбы своей матери показать ей внука. «Показать» – так она выражалась.

Любовь Алексеевна старалась выглядеть добродушной и гостеприимной.

Маленький Ваня был в восторге. Он слышал слово «бабушка» от матери, видел других бабушек, гуляющих с «внуками» на детских площадках, но своей он не помнил. Сначала она показалась ему какой-то страшной, тяжёлой, но потом её ласково-внимательное отношение к нему победило всё, и на короткое время бабушка заполнила целиком его внутреннее пространство. Завладела им.

Особенный восторг в нём вызвали блины. Света с Тагиром иногда пекли блины на масленицу, но это были совсем не те блины. Золотистые солнышки со сливочным маслом, слегка похрустывая, таяли во рту вместе с мёдом, сгущёнкой, сметаной и вареньями.

Бабушка хотела понравиться мальчику, но её способность к заботе была очень ограниченной.

Ваня съел сорок штук и остаток ночи его рвало серо-бурым тестом.

Света не стала ничего высказывать матери – она прекрасно понимала, что той что-то было нужно и даже в каком-то смысле радовалась, что она хотя бы выучилась печь блины, причём отличные блины, специально для внука.

Утром, когда они уже почти собрались ехать, и Ваня с красными глазами и мучнистого цвета кожей стоял на нетвёрдых ногах у двери, Любовь Алексеевна позвала дочь в ту самую комнату, откуда вышла вчера. Это был её кабинет. Небольшая комната, вся увешенная картинами и картинками, напомнила Свете об антуражах особых помещений в посольствах в середине XX века, как их показывают в кино. Она окинула взглядом стены, и ей в голову влез навязчивый вывод: где-то здесь обязательно должен быть сейф.

– Иди сюда, – она показала рукой на место перед большим столом, не озаботясь даже поднять на дочь глаза.

– Мам, тебе нужно что-то от Вани? – не удержалась и спросила Светлана.

Она очень волновалась за сына.

Любовь Алексеевна копалась в бумагах в выдвинутом ящике стола. Наконец, она вытащила конверт из жёлтой плотной бумаги.

– Ничего особенного, Света, не беспокойся. В этом конверте письмо начальнику Центра Управления Полётами, не вскрывай конверт. При въезде на смотровую площадку, дай охраннику эту записку, конверт не давай, дальше он проводит вас куда надо.

– Это официальная бумага? – спросила Света, представив неловкую ситуацию, в которой начальник ЦУПа, прочитав личную просьбу её матери, отправит их под присмотром охраны обратно на улицу.

Если их вообще туда впустят.

– Есть уровни, на которых официальное и личное – это одно и то же, – без всякого юмора ответила Любовь Алексеевна.

Она сухо посмотрела на дочь, и та сразу почувствовала, что ей пора.

– Ладно, пока мам.

Она ждала, что та выйдет закрыть за ними дверь, но Любовь сказала, уже глядя в какие-то бумаги: «Не беспокойся, двери закроются сами».

За рулём в этот раз сидел Тагир. Света задумчиво смотрела в окно на проносящиеся мимо деревья и изредка проскальзывающие водоёмы.

– Как ты думаешь, моя мать чего-то хотела? – спросила она.

– Да это, по-моему, очевидно, – легко ответил Тагир.

– А чего, как думаешь?

– Не знаю. Но явно не от нас. Ваня – вот объект интереса этой страшной женщины, – с чувством произнёс он.

Они оглянулись на сына.

Он лежал на заднем сиденье и спал тяжёлым, болезненным сном, сдвинув бровки к переносице, так что его детское лицо казалось страдающим, несмотря на сон.