Планета Вода (сборник с иллюстрациями)

Вблизи «лифт» оказался очень похож на гондолу воздушного шара. Отец Валерий с кряхтением вылез из лодки на причал. Открыл дверцу, перекрестился.

— Вот придумали… Каждый раз поднимаюсь — глаза закрываю. Ужас как высоты боюсь… Нет, рычаг сам покручу. Тут навык нужен.

Засучив рукава рясы и действительно зажмурившись, благочинный взялся за рукоятку. Корзина стала быстро, на удивление легко подниматься.

Фандорин потратил эти полторы или две минуты на то, чтобы осмотреть больницу сверху, в бинокль.

Сергей Тихонович, не поместившийся в маленькую лодку (да его никто и не приглашал), так и торчал на пристани. В сильных окулярах было отчетливо видно бледное, напряженное лицо, синие круги под глазами. Титулярный советник сам предъявил вернувшемуся из села Фандорину коробочку: пузырек остался нетронутым.

Эраст Петрович навел бинокль на докторский флигель. Занавеска на одном из окон была отодвинута.

Смотрит…

После вчерашней сцены Аннушкина (так сказал титулярный советник) сидела у себя, во двор не выходила.

Что в морге?

Ольшевский тоже наблюдает — в маленьком окошке светлело круглое пятно.

Еще одного обитателя сих пустынных берегов, самого интересного из всех, увидеть Фандорин не рассчитывал. Однако и Шугай, конечно же, сидел сейчас где-нибудь в зарослях и не сводил глаз с ползущей вверх корзины.

Итак, все действующие лица в сборе. Включая убийцу.

Пора было переключиться на островитянок.

Одна из них, высокая сухая монахиня в куколе — та, что ночью спала в гробу, — с поклоном открыла дверцу гондолы.

— Пожалуйте, святый отче, осветите милостью! Уж как ждали вас, как ждали! Наконец сподобил Господь!

Сказано это было с почтением, но в то же время и с явственным упреком. Черница склонилась под благословение, поцеловала руку — и тут же, еще не разогнувшись, стрельнула острым глазом на Фандорина.

— А этот как же? Ведь мужчина!

— Ныне можно, — коротко ответил благочинный и слегка толкнул иеромонахиню в лоб: отойди, дай другим.

Второй подошла девушка, которую Эраст Петрович видел бродящей по саду. Но светлые волосы были спрятаны под черный плат, черной была и одежда. Опущенные книзу глаза ни на кого не смотрели.

— Июшка, робкая душа, — сказал поп, не только благословив монашку, но и погладив ее по голове.

Следом сунулась умственно отсталая, стараясь делать всё точь-в-точь так же, как Ия и Еввула: и поклонилась, и перекрестилась, и звонко чмокнула батюшке руку.

— Ну-ну, Маняша. Как твоя кукла поживает? — Отец Валерий кивнул на куклу, которую девочка держала под мышкой.

— Шпит, — картаво ответила девочка. — Вшё шпит и шпит.

Священник потрепал ненормальную по толстой щеке, сунул ей пряник и сам подошел к последней монахине — той самой Бабе Яге, что ночью, в кромешной тьме, вязала у окна.

— Здравствуй, Вевея. Всё не прибирает Господь? — спросил поп шутливо. — На вот, на, не нагибайся. — И протянул руку прямо к старухиным губам.

Да она слепая, сказал себе Эраст Петрович, заметив, что глаза у ведьмы странно мутны и неподвижны.

— Дождешься от Него, — так же легко откликнулась Вевея. — Держит для какой-то надобности. Мне ведь через год сто лет будет, коли доживу. Приедешь поздравить?

Иеромонахиня при этом вопросе почему-то подалась вперед, впившись в благочинного взглядом.

Тот с улыбкой смотрел на старуху.

— Поздравлю, как не поздравить.

Тогда Еввула нетерпеливо спросила:

— Стало быть, есть от владыки благословение? Быть нашей обители?

А, вот она о чем беспокоится, понял Фандорин. По дороге отец Валерий рассказал ему, как губернский архиерей решил поступить с монастырем.

— Получил я о вас письмо от его преосвященства, — кивнул благочинный. — Сейчас пойду в часовню, помолюсь за упокой матушки Февроньи. Потом и вас позову, в колокол ударю. Тогда всё узнаете. Пока же поговорите вот с господином Фандориным. Он прислан властью, страшное наше несчастье расследовать. Всю правду ему отвечайте, как если бы я сам вас для исповеди спрашивал.

И пошел по аллее туда, где над кустами поднималась башенка часовни.

С тревогой провожая священника взглядом, иеромонахиня спросила Эраста Петровича:

— Со всеми сразу говорить будете или по отдельности?

— По отдельности. И, если не в-возражаете, начну с вас.

Еввула строго велела остальным:

— По кельям своим ступайте. Ждите. Как отец Валерий ударит в колокол, быстро все в часовню. Ясно?

* * *

При свете дня Эраст Петрович смог рассмотреть келью с гробом в деталях. Оказалось, что скорбное ложе не лишено определенных удобств: внутри матрас и подушки, а доски обтянуты мягким войлоком. Одна стена комнаты была сплошь увешана иконами и иконками, на другой — царь с царицей и множество бородатых архиереев, старцев, священников.

— Нет ли у вас карточки …покойной?

Фандорин не без труда выговорил вслух тягостное слово. Ему очень хотелось посмотреть, какою она стала семнадцать лет спустя.

— На что мне? И так по все дни виделись, — сухо молвила монахиня, механически крестясь на иконы в какой-то, видимо, строго определенной последовательности. — А и откуда у нас тут фотографы? Вы спрашивайте, что по службе вашей положено. Коли знаю — скажу.