Планета Вода (сборник с иллюстрациями)

Чудеснейшую на свете женщину он специально не выбирал — такие обычно выбирают себе партнеров сами. Очень скоро в прекрасной квартире появилась прекрасная Аннет и превратила просторное, но холостяцкое жилище в оазис и элизиум. Это была женщина-кошка — грациозная, гибкая и независимая. Эраста Петровича она идеально устраивала: не изображала сердечной привязанности, но и не требовала ее, зато щедро дарила радость. Отношения были честные, взаимовыгодные и очень, очень приятные. Фандорин давал спутнице то, без чего женщины-кошки не могут жить — возможность окружать себя красивыми вещами; спутница же обеспечивала его неутомительной лаской, необременительной заботой и умела превращать повседневность в нескончаемый праздник — был у нее такой драгоценный, редкий дар. Одно слово: чудеснейшая из женщин.

Беда лишь в том, что, когда каждый день становится праздником, это довольно быстро надоедает.

В новой жизни Эраст Петрович постановил браться только за дела, которые покажутся ему особенно интересными — для интеллектуального удовольствия и встряски. Однако всякому сыщику хорошо известно, что замысловатые преступления — большая редкость. За восемь месяцев случилось лишь одно более или менее любопытное расследование, но, увы, совсем короткое — к тому же близко, в Лондоне.

Всё остальное время Фандорин осваивал Путь Роскоши. Поздно поднимался с постели; смотрел, как прихорашивается Аннет (иногда это снова заканчивалось постелью); медленно завтракал; долго гулял по парку; ходил в гимнастический зал; медленно обедал; катался верхом или на велосипеде по Елисейским Полям; вечером ходил в театр, которого не любил, или ужинал с Аннет в очередном гастрономическом ресторане. От такой жизни бывший искатель приключений поправился на четыре килограмма, так что, бреясь, не узнавал своей округлившейся физиономии, а парк Тюильри и Елисейские Поля он положительно возненавидел.

И еще события на родине… Каждое утро русские газеты портили счастливому человеку настроение, и гармония, которую так лелеял Эраст Петрович, расползалась в клочья.

Слушая, как за чуть приоткрытой дверью спальни напевает Аннет (она всегда пела, обстоятельно готовясь к любовным занятиям), Фандорин решительно повторил вслух: «Да, к ч-черту российские газеты!». Потом поднял «Новое Время» и разгладил помятый лист, стараясь не шуршать.

Русская пресса приходила в Париж с трехдневным опозданием, поэтому никаких особенных открытий чтение не сулило — важные новости поступали по телеграфу. Однако непрекращающиеся российские драмы европейцам давно надоели, и о революционных событиях французская печать сообщала скупо. Ну, еще одна забастовка, ну, еще одна карательная экспедиция, ну, еще одно политическое убийство. La Russie — и красноречивое галльское пожатие плечами.

В России всё было как всегда.

Либеральные депутаты распущенной Думы призывали соотечественников к гражданскому неповиновению. (Эраст Петрович представил себе, как сто двадцать миллионов крестьян и двадцать миллионов мещан граждански не повинуются «реакционному режиму» — и вздохнул: ох, либералы…).

Продолжалось расследование чудовищного акта на Аптекарском острове, где неделю назад анархисты пытались взорвать Столыпина, но тот остался жив-здоров, зато отправились на тот свет двадцать три ни в чем не повинных человека, в том числе некая неопознанная беременная просительница, а еще сто человек, включая детей, получили ранения. (Ох, революционеры…).

Взрыв на Аптекарском

Охранное отделение и чины жандармского корпуса произвели массовые задержания, причем подозрительные лица в административном порядке, без судебного разбирательства, были немедленно высланы в отдаленные губернии под надзор полиции. (Ох, правоохранители…).

Новое громкое убийство: на железнодорожной станции застрелили генерала Мина, чей Семеновский полк в прошлом декабре подавил московское восстание. Убит на глазах у жены и дочери четырьмя выстрелами в спину. Стреляла, о Господи, учительница. Ее уже судят, через несколько дней повесят. (Учительница! Через несколько дней!).

Его застрелили. Ее повесят.

Потому Эраст Петрович и уехал, что не мог представить себя ни среди стреляющих в спину, ни среди вешающих. Сколько раз себе это повторял, но легче не становилось.

«Чертова страна!» — пробормотал Фандорин.

Где ты, гармония?

Чтобы справиться с раздражением — и на Россию, и на собственный мазохизм — повернул газету последней страницей, где был раздел уголовной хроники. Хоть душой отдохнуть. Вдруг что любопытное?

В самом деле: на целых пол-листа подборка материалов по необычному преступлению.

В глухой приуральской губернии убили игуменью, прямо в монастыре — еще одно знамение свихнувшегося времени. Раньше монахинь не убивали даже беглые каторжники. А здесь, кажется, еще и произошло нечто особенно зверское. По ханжескому российскому обыкновению, газета не сообщала подробностей, но все авторы ужасались «изуверству» и «неописуемой жестокости» злодеяния.