Планка абсолюта

Мне оставалось только покрикивать и отпускать угрозы, но это плохо помогало. В отличие от тех черных ворон, которых я знал, эти были в полтора-два раза крупнее и смышленее. Они подмечали поступки и догадывались о мотивах. Где-то среди них, должно быть, живет тот гигантский предводитель с титановым клювом и по ночам скребет по железным стенам.

– Эй вы, крылатые-клювастые, давайте загадку решать: вот блестящий шарик, кому из вас он достанется, если его кинуть вон за те деревья?

Я махнул рукой, и все вороны посмотрели в том направлении. Поначалу я хотел показать им другой трюк, только он не приходил на ум и не хотел вспоминаться – все из-за пресловутой неуверенности.

Сказав «а», надо было продолжать, и я проделал памятный с детства фокус: запустил руку в стремительном броске вперед, а шарик незаметно скользнул назад, вниз под ноги. Четыре вороны наперегонки и с криками сорвались в сторону ложного броска. Как только они скрылись, шарик снова попал мне в руку. Снова на былой манер я швырнул его, и еще с десяток остроклювых улетели искать Эльдорадо. Несколько таких бросков – и на ветках осталось не больше пяти ворон, которые, как болельщики, сопровождали все мое представление шумным карканьем.

Путь расчищен, и я принялся за работу. Как ни странно, но до самого вечера бедные вороны разыскивали шарик, который преспокойно отдыхал в моем кармане.

«Др-ынь, др-ынь» – откуда-то издалека донесся звук телефонного вызова. Я подумал, что так динамик извещает о конце рабочего дня, но когда я вернулся в вагончик и задраил люк, этот же самый звук буквально взорвал замкнутое пространство каморки. Телефон звякал из динамика, и рядом мигала кнопка. Нажав ее, я услышал радостное:

– Студент, ты? Брат родной! Отвечай, что молчишь…

Я опешил. Это был голос Мая, сто процентов, его.

Глава 15

– Это я! А ты откуда взялся?

– На периферии, как обычно.

– Постой, так сюда можно позвонить?

– Как видишь! Я подсчитал, что ты должен быть в Cемизонье и где-то в «I». Дал охраннику взятку, и он сказал номер, вот теперь наговоримся!

Меня охватила радость, я не помнил такого восторга с давних-давних пор. Как мне не хватало его пояснений, его мудрости, наконец, обычного человеческого участия! Окажись сейчас у меня несметные сокровища, все отдал бы Маю. Какой он герой, что разузнал, как можно со мной поговорить!

– Ты! Надо же. Миллион раз благодарен, что не забыл! Чем занимаешься?

– Химия, как обычно. Я-то как рад, что тебе хоть какое разнообразие перепало, так что лучше ты рассказывай…

Зря он попросил, у меня язык так и чесался болтать и хвастаться. Рассказал про «D», про «Джелоси Маунтейн», но потом вдруг забеспокоился:

– Как думаешь, разговор прослушивают?

– Если и так, что плохого, нас не прерывают, помех не делают… Про слежение ты сам знаешь – всегда кто-то смотрит.

– Май, я и больше сведений накопал, но…

– Зачем сведения? Важно, что с тобой все в порядке, что третью неделю ты справляешься и научился переживать ночь. В Семизонье везде неспокойно ночью!

– Да-да, – отчего-то занервничал я, чувствуя, что первая радость ушла и внутри заклубились непонятные беспокойства, – лучше ты расскажи. Может, новый кто в периферии оказался?

Май стал понимать, что я сворачиваю свое повествование:

– Ты вообще можешь говорить? Никто рядом не мешает?

– Да кто здесь?! Я да вороны вокруг.

– Тогда ясно. Ты ведь в «I», insecurity* значит неуверенность.

– Как ты сказал? Неуверенность? Пожалуй, так. Даже в руководстве к спецоборудованию все про неуверенность написано.

– Но ты, друг сердешный, не поддавайся неуверенности. Я-то смотрю, раскисаешь на глазах. Держись!

– Ты что, совсем нет! – но сам подумал, что обычно я сразу всю душу выворачиваю, а сейчас осторожничаю. – Знаешь, – продолжил я, – сегодня я в руководстве вычитал про интеллект, который сам создает ограничения… и он поддерживает внутри себя чувство неустойчивости мира взамен нерушимой устойчивости, существующей в действительности… Это как расшифровать?

– В самое яблочко! – воскликнул Май. – Сегодня ты сам пример неуверенности, образец неустойчивости.

– Не понял?!

– Смотри, ты во власти ощущений, которые мешают тебе быть счастливым, пребывать в радости хоть сколько-нибудь, согласен?

– Какая радость? Первый раз вот порадовался… ты позвонил!

– Но через пять минут насторожился, замкнулся, на тебя это не похоже! Значит, неуверенность стала подменять реальность синтетическими, ненастоящими чувствами. Джунгли и свое собственное мироощущение ты поставил под сомнение, подумал, что если радость длится долго, то это неправильно. Вчера и позавчера у тебя не было радости. Сегодня она пришла, но она чужак, ей нет места там, где много дней торчала досада, ты не создал дома для радости в своей душе. Чтобы прогнать радость и чтобы ты не понял, что наделал, у твоего интеллекта есть трюк – сначала надо усомниться в подлинности реальности, поставить ей жесткий, каверзный вопрос.

Вникни, ты учинил своей радости допрос:

«Сколько ты собираешься гостить? Когда уйдешь?»