Плата за капельку счастья

– Минутку, не начинайте злиться и хамить. Нам нужно взвесить, с кем нам легче расстаться: с вами, чтобы обвинить затем в клевете по личным мотивам, или с Лосинской, которая работает у нас уже лет десять.

– Уже не нужно ничего взвешивать. Я решила.

– Прошу буквально пять минут. Мне нужно посоветоваться с редакционной коллегией: все на связи. Не делайте резких движений. Где вы?

– В холле гостиницы.

– Оставайтесь там.

Он перезвонил ровно через пять минут.

– Берта, группа Лосинской в срочном порядке отозвана. К ее приезду все будут уволены по статье, мы сами станем инициаторами возбуждения уголовного дела. Ее программа закрыта. Вас все устраивает?

– Да, – проговорила Берта. – Только мне очень плохо. Кажется, я заболела. Могу вернуться домой тоже?

– Нет. Продолжайте работать.

Берта еле дошла до своего номера, открыла дверь, и в это время ее просто сбили с ног и втащили в номер. До того как глаза полностью не залило кровью, она видела красное, толстое, потное, свирепое и нечеловеческое лицо ведущей телевизионного канала Елены Лосинской. Она не убивала ее, она поступала, как криминальное существо с человеком, для которого важно лицо – его работа. Когда Берта уже ничего не видела, она чувствовала, что у нее трещат скулы, зубы, наполняется кровью разбитый рот. Потом она не столько видела, сколько понимала, что Лосинскую оттащили, что ее, Берту, уже положили на кровать. Ей помогают врачи. Плачет громко и отчаянно Аня.

Берту продержали пару дней в клинике, перед выпиской к ней подошел врач, работающий в программе. Он протянул ей черную коробочку, похожую на ту, в которой были духи «Дорога в ад».

– Вам передали, – сказал он. – Таблетки, мази, кремы. Там и инструкции по применению. Через пару дней никаких следов не будет. Вы сможете работать.

Так и случилось. Берта уже ничему не удивлялась. Гематомы и раны рассасывались и затягивались просто на глазах, как во время тихой облавы, когда ей распороли ногу зонтиком. Кости и зубы оказались целыми.

Она чувствовала себя вполне нормально уже через несколько дней. И к ней зашел администратор группы, которая ждала ее выздоровления. Сказал, что группа хочет это отметить. Просто посидеть в пабе вечером, выпить пива, попеть, поболтать, послушать музыку. Она пошла, конечно. Как-то отлегло от души. Тяжесть растворилась в дружеском и теплом общении. Одиночества не было, грозного невидимого мужа не было. Понятно, что он в очередной раз ее спас. Вздрогнула Берта, только когда Аня рассказала: из редакции сообщили, что случилось с Лосинской. В аэропорту ее встретила полиция, отвезли в отделение, взяли показания и отпустили домой под подписку о невыезде. Она по дороге накупила спиртного, напилась и начала дома мыть пол. Так она объяснила практически на пальцах домашним обстоятельства, при которых упала лицом на пол, выбила себе челюсть и серьезно повредила шейные позвонки. В больницу была доставлена в тяжелом состоянии.

Берта почувствовала знакомый озноб, не знала, как спастись от неотвратимости понимания того, что произошло на самом деле. Именно лицо, не убита, а демонстративно искалечена, изуродована. То, что она пыталась сделать с Бертой.

Она сказала всем, что пойдет в номер, устала. Ее вызвался проводить самый симпатичный журналист из Польши. Петер Чернецкий, мягкий, добрый, разумный и откровенно влюбленный. Он проводил ее до номера и спросил: «Это возможно, если я войду к тебе?» Берте было опять так одиноко, ей захотелось, чтобы он вошел. Захотелось человеческого и мужского тепла. Но она испугалась последствий. И сказала: «Нет, милый». Зря, конечно, не удержала это слово «милый». Потому что Петер начал ее страстно целовать, а Берта почувствовала сразу везде тяжелые и жестокие руки. Петер был ни при чем. Его нужно было спасать. И Берта рванулась. Заперлась в номере изнутри.

И начала держать ответ. Она не знала, что это было – ненависть или любовь, страсть или наказание, но она не верила, что доживет до утра. Что с этим вообще можно жить, через такие унизительные и беспощадные ласки ее провели. На рассвете, не чувствуя себя уже ни человеком, ни женщиной, а лишь выпитым до дна бокалом, она увидела на своей груди его руку. Правую руку с тонким обручальным кольцом на безымянном пальце. И оказалась способной испытать пламя острой, как лезвие, ревности. Он женат! В другой, человеческой жизни он живет как нормальный человек с нормальной женой, и с ней он обращается как интеллигентный человек с женщиной. Боль была ужасной. Берта почти потеряла сознание. Точнее, она его, кажется, потеряла. И в этом спасительном тумане услышала:

– Вот так больно это бывает, милая. Ревность. За все нужно платить. Парень не пострадает.

Утром Берту разбудил луч, который заскользил по лицу, как теплая лапка какого-то нежного пушистого зверька. Она открыла глаза, шевельнулась, и вдруг со светильника над кроватью слетело тонкое обручальное кольцо. Она медленно его взяла и прижала к губам.

Глава седьмая

Я купил тебе дом