Плавающая Евразия

— Можно подумать, Руслан, что ты сам во всем слепо следуешь этим моральным заповедям! — И положила руку на плечо Мелиса, словно боясь, что он вспыхнет и резко вмешается в спор.

Мелис, однако, ничем не выказал своего нетерпения. Как и два часа назад, когда они расселись у экрана телевизора, Мелис был угрюмо-замкнут и крепко сжимал Хури руку, будто все, что происходило вокруг, не касалось их обоих.

— При чем здесь я? — попытался было оправдаться Давлятов. — Я высказываю суждение общего порядка. — Но вдруг, воодушевившись чем-то, подался вперед к Мирабову… и Анна Ермиловна с удивлением заметила, что на месте ее сына сидит человек с таким видом, словно его только что побили камнями. — Не вы ли, доктор, говорили вчера, что психических срывов и болезней стало в пять раз больше, чем в обычные дни, — сказал он глухим голосом, — Град сходит с ума. И как излечить его? Чем?

— Фу! — воскликнула Анна Ермиловна с облегчением. — Мне такое привиделось, Руслан… кажется, я тоже схожу с ума…

Никто не обратил внимания на ее слова. Мирабов, будто задетый за живое, поспешил возразить:

— Да, но какое это имеет отношение к моральным заповедям? Идет естественное психическое движение. Замечено, что стресс был патологией тех лет, когда мы с вами были студентами. В последующее время психические срывы выражались в форме депрессии, облик нынешнего десятилетия выражает шизофрения…

— Понимаю, — усмехнулся Давлятов, — ваша научная теория беспроигрышна. Но объясняет ли она душу более полно, чем догматы моральных заповедей? Ведь душе, той драме, которая ее раздирает… ее не измерить сухой теоремой. Для того чтобы душа примирила себя с жизнью, нужно то извечное покаяние, жертвоприношение и искупление…

При слове «жертвоприношение» Мелис вздрогнул, словно очнулся от дремоты, и загадочно улыбнулся. Но Анна Ермиловна уже встала и замахала руками:

— Довольно спорить, мальчики! До десяти осталось двадцать пять минут. Марш на воздух!

Давлятов и Мирабов нехотя пошли за ней к выходу.

— Я не выйду, — сказал Мелис, и лицо его снова замкнулось.

— Я тоже! — поддержала его Хури.

— Ну, как хотите! — раздраженно пожал плечами Мирабов и почему-то добавил бессмысленное: — Конечно, это не бункер, но, может быть, выдержит…

XIV

Пронесся слух, что градосовет выдает разрешение всем желающим на строительство личных бункеров, что даже открыто еще одно бюро — Бюро гуманных услуг… Все устремились к зданию градосовета сбоку башни, часы на которой каждые полчаса отбивают время, приближая его неумолимо к тревожным двадцати двум. Бежали через сквер, ломая кусты, выбегая со всех четырех его выходов к потокам машин. Затопали по всем этажам, в поисках пресловутого Бюро, тыкались во все двери, просовывали головы во все окошки, спустились во двор, закрутились штопорами вокруг серого, тяжелого здания, возбужденные, слегка напуганные и сердитые, — и так кричали, возмущались, пока председатель градосовета Адамбаев не вызвал наряд милиции.

Милиция оттеснила всех подальше от балкона, куда вышел Адамбаев. Председатель объявил притихшей толпе, что нет никакой надобности в подобном бюро и уж тем более в самих бункерах, ибо градосовет по-прежнему убежден, что землетрясения не будет.

— Тогда почему же вы построили себе бункер под домом? — крикнул, задрав голову кверху, весельчак.

Адамбаев был вельможно непроницаем, когда говорил, что все это сплетни, желание бросить тень на руководителя, у которого нет иной заботы, как о благе шахградцев.

— Но ведь тридцати наиболее уважаемым шахградцам построены бункеры! — подал голос все тот же весельчак. — На улице Железной в доме, где живет министр животноводства. Могу показать даже то место во дворе, где открывается вход в убежище…

— Мы это проверим, — неопределенно пробормотал Адамбаев и почему-то поднял голову наверх, словно ждал молнии, хотя утро было безоблачное и жаркое.

— На улице Авиаторов, в доме, где живет начальник треста дефицитных товаров, — проговорил робко из толпы бывший турецкий подданный Кы-зылбаши и, воодушевившись подбадривающими взглядами вокруг, с резкостью воскликнул: — Или вы об этом тоже не знаете?

— Нет, почему же? — возразил толпе Адамбаев. — Догадываемся.

От такого полупризнания толпа загудела, но кратким, как выдох, гулом и тут же успокоилась, готовая в любую минуту к вспышкам.

— Могу указать еще на дом, где в бункере собираются — ха-ха! — певички со своими высокими покровителями, — истерически крикнула гражданка Коллетт, та, что прославилась накануне своим телевопросом, обращенным к академику Юсубалиеву. — Дом директора ювелирной фабрики Шахангаряна, отъявленного холостяка… балагура.

— Спасибо, я записал, — сделал пометку в книжке Адамбаев и шагнул назад, желая тем самым мирно завершить собственное явление к народу, но голос Мирабова, в котором прозвучали резкие нотки, заставил его остановиться.