Читаем Плавание по Волге без алкоголя полностью

Ушли три дня и не вернешь — ау! где вы? Три незаписанные дня плавания, нерабочие дни, сбой с нормального хода. Коньяк в буфете астраханской гостиницы «Лотос» у пристани, — недоизъятый, недоупраздненный, просочившийся, хотя и разбавленный, но токсичный... В непьющей Астрахани. О! Астрахань!

В Астрахань сбежалось множество теплоходов: «Эрнст Тельман», «Енисей», «Тихий Дон», «Борис Чирков», «Ильич», «Н. В. Гоголь», «Юрий Завадский», «Хирург Разумовский»...

А Волга у Астрахани не так уж и широка (стоило ли плыть по Волге до Астрахани, чтобы сделать это открытие?)

Вчера передавали по радио из Москвы мой рассказ «Грибы поздней осени». Это мне был подан голос оттуда, из запредельных миров (за пределами достижимости еще в течение десяти дней). Так бывает: ты оторвешься, сбежишь, возможно, и заплутаешь, а тебе подадут голос, прочтут твой рассказ — и трудно бывает, как говорится, идентифицировать себя, оторванного, заплутавшего, с тем, в эфире звучащим, составленным из тобою когда-то написанных слов.

Начальник рейса — по туристической линии — в прошлом генерал авиации, командир дивизии, Герой Советского Союза Павел Павлович Калюжный рассказал о том, как таранил немца-разведчика. На большой высоте (кажется, на семи тысячах метров) в его самолете перестали стрелять пушка и пулемет: то ли сжался металл от холода, то ли замерзла смазка, то ли еще что... И он таранил. Он был истребителем. А теперь он начальник туристического рейса (или директор). Десять лет назад... Павел Павлович был молодцом. Он и теперь молодец, спортивный, подтянутый, седенький — и очень какой-то отдельный от толпы, внедренный в толпу как вожак — и отдельный. В лице его, кроме свойственной человеку его судьбы мужественности, суровости, есть еще и некая... Впрочем, в слове можно ошибиться. У него ускользающее из многоликости толпы, на чем-то своем замкнутое лицо, внимательно все видящие глаза, с живым мягким блеском.

И все же не писать три дня в плавании по Волге —это как болезнь, приступ нестабильной стенокардии. Да так оно и есть: грудная жаба. Во времена Николая Семеновича Лескова грудную жабу звали по-латыни «ангина пекторалис». Подверженный этой самой «ангине», писатель назвал одного из своих знаменательных героев Пекторалисом: Гуго Пекюралис, в рассказе «Железная воля».

Повернули. Собственно, повернули давно. За окном город Куйбышев. Всезнайка сказала, что в городе Николаевское Самарской губернии родился Алексей Толстой. Алексей Константинович или Алексей Николаевич, этого не сказала. Алексей Константинович родился в Петербурге, вспомним от себя.

Прочтем хоть несколько куплетов из «Истории государства Российского от Гостомысла до Тимашева» этого насмешливого провидца; писал «Историю», как в воду глядел:


Послушайте, ребята,
Что вам расскажет дед.Земля наша богата,Порядка в ней лишь нет.


И так далее, в том же духе.

В Саратове родился Константин Федин. И был он хотя малость сутуловат, но «серый пиджак как влитой облегал его стройную фигуру. Лицо освещали удивительно синие глаза». Так сказала всезнайка.

Плывем вверх по Волге. Корабль идет с натугой, не то что вниз. Новые сведения о Волге проникают в сознание туристов тоже с натугой: сознание малость перегружено.

Так много всего позади. Было впереди, а теперь позади. И есть о чем сожалеть — о только что бывшем рядом с тобой и безвозвратно утраченном, не записанном в этот блокнот.

Всезнайка сообщила о Николае Гавриловиче Чернышевском, каков он был, как родился в Саратове, рос, уповал, преуспел, был отмечен, наказан, помучился, возвратился и помер. Слушаю краем уха, а сам все еще в Астрахани. Я малость себя потерял в великих волжских просторах. Мое духовное существо расслаивалось, раздроблялось... На стол являлись пунцовые раки, сваренные на огне от кизиловых дров, в заволжской пампе, против села Никольского. Янтарем отливала в дюралевом чугуне уха из осетровых голов.

В «Спутнике по реке Волге» помещена реклама всех видов товаров, продуктов, услуг, доступных на великой рурской реке в самом начале века. Мое внимание привлек прейскурант «Калымкинского пиво-медоваренного товарищества поставщиков Двора Его Императорского Величества в Саратове и Самаре:

1) Венское пиво за ведро (20 бутылок) 1 р. 80 к.

2) Баварское 1 р. 90 к.

3) Пльзенское 2 р. 20 к.

4) Портер 3 р. 10 к.

Все напитки имеются постоянно в продаже самого лучшего достоинства».

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 мифов о Гитлере
10 мифов о Гитлере

Текла ли в жилах Гитлера еврейская кровь? Обладал ли он магической силой? Имел ли психические и сексуальные отклонения? Правы ли военачальники Третьего Рейха, утверждавшие, что фюрер помешал им выиграть войну? Удалось ли ему после поражения бежать в Южную Америку или Антарктиду?..Нас потчуют мифами о Гитлере вот уже две трети века. До сих пор его представляют «бездарным мазилой» и тупым ефрейтором, волей случая дорвавшимся до власти, бесноватым ничтожеством с психологией мелкого лавочника, по любому поводу впадающим в истерику и брызжущим ядовитой слюной… На страницах этой книги предстает совсем другой Гитлер — талантливый художник, незаурядный политик, выдающийся стратег — порой на грани гениальности. Это — первая серьезная попытка взглянуть на фюрера непредвзято и беспристрастно, без идеологических шор и дежурных проклятий. Потому что ВРАГА НАДО ЗНАТЬ! Потому что видеть его сильные стороны — не значит его оправдывать! Потому что, принижая Гитлера, мы принижаем и подвиг наших дедов, победивших самого одаренного и страшного противника от начала времен!

Александр Клинге

Биографии и Мемуары / Документальное
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное