Обозленные продолжительным сидением в плавнях, врангелевцы, не ложась и не пользуясь прикрытиями, бросались в штыковые атаки. Спешенный Хмелем гарнизон медленно отступал к станице. Хмель не хотел пока вводить в бой резервную роту и, чтобы задержать яростный натиск и не дать обойти себя с флангов, сам переходил несколько раз в конные контратаки.
Комсомольско–партийная рота вступила в бой на рассвете третьего дня.
С винтовками наперевес, шли цепями молодые комсомольцы и коммунисты. Их вел седоусый ротный командир. Немного позади молодой парень в зеленой гимнастерке нес развернутое алое знамя.
«Нема Абрама, подывывся бы он на своих хлопцев!» — пожалел Хмель, но вот застрочили впереди пулеметы, и рота с коротким «ура» бросилась в штыки.
Семен Хмель поднялся во весь рост.
— Хло–о–о-оп–пцы–ы-ы, в атаку, за мно–о–о-ой! — он выхватил маузер, побежал вперед и тут только заметил, что позади роты шли две сестры милосердия в зеленых косынках и с зелеными нарукавными повязками с вышитыми на них красным шелком крестами. Хмель еще раз взглянул: да, он не ошибся, то были Наталка и Зинаида Дмитриевна. Он хотел крикнуть, выругать их за то, что они пошли в бой без его ведома, но времени не было.
Наступление комсомольско–партийной роты и гарнизона приостановило натиск конного резерва Гая. Весь день кипели упорные схватки, но к вечеру перевес сил противника все же сказался, и Хмель отступил.
Ночью при свете факелов наспех перевязывали раненых и отправляли их на подводах в станицу. Туда же везли и убитых.
Когда последний раненый был положен на подводу, Хмель отвел Зинаиду Дмитриевну в сторону и сказал:
— Забирайте Наталку и назад не возвращайтесь… Отступаем на линию окопов. Если понадобитесь, вызову из станицы.
Крепко пожав ей руку, он скрылся в темноте.
Утренняя заря застала гарнизон в окопах. Первым проснулся Бабич. Он спал на постланной бурке, рядом с Хмелем. Бабич осторожно, чтобы не разбудить товарища, поднялся, зевнул и пошел к ближайшим дворам, где стояли лошади его сотни. Но не успел пройти и сотни шагов, как из степи послышались выстрелы.
— Опять прут! — проворчал Бабич и повернул назад к окопам. Горнисты уже играли тревогу, и бойцы спешили занять свои места. Когда Бабич подошел к окопам, они уже ощетинились в сторону степи остальными остриями.
Хмель с биноклем в руках стоял возле пулеметчиков. Заметив Бабича, подозвал его к себе.
— Павло, бери половину своей сотни, сажай на коней и мотай по краю станицы.
— Боишься, чтобы не обошли?
— С самим Алгиным дело имеем… Что–то там у Андрея сейчас робится?..
— Не лучше нашего. Зря ты гонца к нему отправил. Помочь он нам не может, только душой болеть будет.
— Нет, Павло, надо было известить: може, что выдумает. Ежели нас Алгин разобьет, он им в тыл ударит.
— Ежели, ежели… Да вот и они! Верно, опять пьяны, как и вчера…
— Где они?
— Вон на том холме, смотри…
— Да нет, то наши секреты отходят.
Вскоре два взвода первой сотни вышли из окопов и отошли к садам. Хмель сам проверил исправность пулеметов, установил прицелы и стал ждать.
В степи показалась группа всадников. На пике одного из них виднелся белый флажок. Хмель поднял к глазам бинокль.
— Эге, сам пан полковник разговаривать хочет.
А ну, хлопцы, возьмите их на мушку! — Он вылез из окопа. Всадники приближались. Уже и без бинокля можно было разглядеть на серой лошади худощавую фигуру полковника Дрофы.
Хмель вышел вперед окопов шагов на двадцать и стал, заложив руки за спину.
Всадники остановились в полусотне шагов от него. Дрофа подъехал к Хмелю.
— Я хочу разговаривать с Семенным.
— Я его помощник.
— Знаю, но мне нужен Семенной.
— Он в станице.
— Немедленно передайте ему, что генерал Алгин в последний раз спрашивает у него ответа. Мы будем ждать два часа… Лично тебе предлагаю прекратить бессмысленное сопротивление. Присоединяйся к нам, произведем тебя в офицеры.
— Что еще?
— Если же не сдадитесь, весь отряд будет уничтожен, а семьи гарнизонцев лишены казачьего звания… в общем, сам знаешь, не поздоровится…
— Добре знаю, — нахмурился Хмель.
— Слушай, Хмель, советую тебе подумать. Мы предлагаем вам почетные условия сдачи.
Хмелю стал надоедать этот разговор. И кроме того, ему казалось, что Дрофа затеял эти переговоры лишь для того, чтобы отвлечь его внимание, пока алгинцы накапливаются вон в том кукурузном поле для атаки на его левый фланг. Отбросив вежливость, грубо проговорил:
— Николи мне с тобой, бандюгой, балакать. Дрофа поднял лошадь на дыбы.
— Ну помни, сволочь!..
— Не грози, пешая конница, не дюже лякаемся! — Хмель повернулся спиной к Дрофе и не спеша направился к окопам.