Плексус

Она человек со странностями. И невероятно, просто дьявольски упряма. Стоит затеять с ней спор - и вы обречены. Она опровергнет любые ваши доводы. Стоит только начать - и вы в ловушке. Никогда не знал, что женщины способны рассуждать так логично. Не имеет значения, о чем вы спорите-о запахах, растениях, болезнях или веснушках. О чем бы ни шла речь, последнее слово всегда остается за ней. Добавьте сюда маниакальную страсть к подробностям, к мелочам. Например, она будет сидеть за завтраком с оторванным лепестком в руке и битый час разглядывать его. И еще предложит вам вглядеться в крохотный, просто микроскопический кусочек этого лепестка, заявляя, что, мол, видит что-то такое любопытное и чудесное в этом ничтожном кусочке. И заметьте - видит невооруженным глазом. У нее нечеловеческое зрение, ей-богу! Разумеется, она может видеть в темноте лучше кошки. Хотите верьте, хотите нет, но она может видеть с закрытыми глазами. Я сам как-то вечером убедился в этом. Но чего она не видит, так это другого человека! Разговаривая с вами, она глядит куда-то сквозь вас. Она видит только то, о чем говорит, будь то туман, кошки, идиоты, далекие города, блуждающие острова или блуждающие почки. Поначалу я хватал ее за руку и тряс - думал, может, с ней припадок. Ничего подобного! Соображает не хуже нас с вами. И даже, я бы сказал, лучше нас. От нее ничего не ускользает. «Ты слышал?» - спрашивает иногда. «Что?» Может, в морозилке скользнул кусочек льда. Может, на заднем дворе упавший лист коснулся земли. Может, на кухне капнуло из крана. «Ты слышал?» Я прямо подскакивал, когда она так спрашивала. Потом испугался, что начинаю глохнуть, - она придавала такое значение этим неуловимым для слуха звукам. «Пустяки, - говорит, - это у тебя просто нервы». И вместе с тем у нее абсолютно нет музыкального слуха. Все, что она слышит, - это скрип иголки, и получает удовольствие только от того, что может определить, заезженная пластинка или новая, и насколько она заезжена, насколько нова. Она не способна уловить разницу между Моцартом, Пуччини или Сати. Обожает гимны. Монотонные, меланхолические церковные гимны. Все время мычит их себе под нос с небесной улыбкой, словно уже находится среди ангелов. Нет, в самом деле, это самая мерзкая сука, какую только можно вообразить. В ней нет ни искры радости, ни искры веселья. Расскажешь ей смешную историю, она зевает от скуки. Рассмеешься - свирепеет. Если чихнешь, значит, у тебя плохие манеры. Позволишь себе выпить - пьяница… Мы занимались любовью - если это можно так назвать - от силы раза три, не больше. Она закрывает глаза, лежит, бревно бревном, и умоляет побыстрее кончить со всем этим делом. Это хуже, чем насиловать мученицу. А потом садится в постели, подкладывает подушку себе под спину и пишет стихотворение. Наверное, чтобы очиститься. Иногда я готов убить ее…

- Ну а как насчет беременности? - пропел О`Мара. - Хочет она ребенка?

- Понятия не имею! - ответил Тревельян. - Она об этом не заикалась. Похоже, единственное, что ее волнует, - это то, что она толстеет. То и дело говорит, что полнеет… никогда не скажет «растолстела», это слишком грубо. Полнеет. Как будто это так необычно, когда ты на седьмом месяце.

- Откуда ты знаешь, что она на седьмом месяце? - сонно спросил Спад Джейсон. - Иногда это только так кажется.

- Кажется, ха! Если бы, Господи! Она в самом деле беременна… Я чувствую, как он шевелится.

- Это могут быть газы, - послышался голос.

- У газов нет ручек и ножек, - ответил Тревельян, раздражаясь. - Газы не ворочаются и не сердятся.

- Пошли отсюда, - сказал Спад Джейсон. - Будешь туг всякую чушь пороть. - И с этими словами ткнул свою подружку под ребра, отчего та едва не свалилась со стула.

Словно это была игра, которую они время от времени затевали, Аламеда спокойно встала, обошла Спада сзади и влепила звонкую пощечину.

- Ах ты так, да! - завопил Спад Джейсон, вскочив и выворачивая ей руку. Другой рукой ухватил за густую гриву и сильно дернул. - Веди себя прилично, не то заработаешь фонарь под глазом!

- Фонарь, неужели? - Аламеда размахивала пустой бутылкой.

- Убирайтесь отсюда. Оба! - заорала Мона. - И не возвращайтесь, пожалуйста!

- Сколько я тебе должен? - сконфуженно спросил Спад Джейсон.

- Нисколько, - ответила Мона. - Просто убирайся и не приходи больше!

К моему удивлению, однажды вечером заявился Макгрегор, заказал выпивку и заплатил без звука. Вид у него был необычно подобревший. Заботливо расспросил о наших делах, о планах, справился, не нужна ли нам помощь - легальная помощь, - и так далее. Я не мог понять, что на него нашло.

Внезапно, когда Мона отвернулась, он сказал:

- Можешь как-нибудь вечерком отложить все свои дела ради меня?