Пленник

Он лежал на кровати и пытался преодолеть оцепенение, пригвоздившее его к простыням, влажным не только от его пота, но и от вечерней сырости, которая, казалось, проникала через окно вместе с уличным шумом. Надо было подняться, принять душ, одеться… Он пригласил своего друга, учительницу, на ужин. В «Райской птичке», в половине восьмого. Потом он пойдет проститься с Ку в дом свиданий при кафе, где вот уже полгода он обычно проводил с ней по часу два раза в неделю. Однако сейчас он чувствовал, что оцепенел как в кошмаре, когда рассудок остается ясным — быть может, даже слишком ясным, до такой степени ясным, что становится больно, словно в мозг вонзили ледяной стилет, — но тело отказывается подчиниться приказам мозга. Он прижимал левую ладонь к груди и чувствовал, как под пальцами начинает струиться пот. Хотел поднять руку, чтобы взглянуть, который час, но она не слушалась, будто принадлежала кому-то другому. Сердце учащенно билось. Что с ним творится? Может быть, он болен? Вчера врач, тщательно его осматривавший, сказал, что у него все в полном порядке. Прекрасная электрокардиограмма. Чистые легкие. Рефлексы нормальные… Тем не менее он никогда в жизни не чувствовал себя так скверно: голова налита свинцом, дышать трудно. Должно быть, все дело в низком атмосферном давлении, во влажности… К тому же весь день его преследовала страшная сцена, свидетелем которой он был утром. Лейтенант закрыл глаза и сразу же увидел в багровой темноте буддистскую студентку, охваченную пламенем. Этот образ все время возникал перед ним, как будто девушка вновь и вновь повторяла этот жестокий акт самопожертвования где-то в самой глубине его существа.

…Он вышел рано утром, чтобы поискать на базаре подарки для жены и сына и колечко с бирюзой для Ку. Сыну он купил (как обрадуется мальчик!) туземную шляпу — на свет было видно стихотворение, написанное тушью на маленьком листке бумаги, вложенном между двумя слоями бамбуковой соломки. Жене он купил терракотовую статуэтку, шелковые шаровары и синюю «ао заи»… Пакеты с подарками оттягивали ему руки, но маленький футляр с кольцом, который он положил в нагрудный карман, обременял его душу угрызениями совести. Обманывать себя было бесполезно. Он любил Ку и стыдился этого — ведь Ку была проституткой, собственностью какого-то сводника, который эксплуатирует ее и сотни ей подобных, словно они машины. И все-таки ему будет нелегко расстаться с ней навсегда.

Погруженный в эти мысли, он направился ко Дворцу Совершенной Гармонии. Ему хотелось в последний раз взглянуть на сады. На мгновение он остановился перед пагодой, облицованной ярко-красными плитками, полюбовался ее стройным изяществом, чем-то напомнившим ему фигурку Ку. И тут он услышал женский смех, увидел студентку, выходящую из храма. Почти девочку. Она была в белой «ао заи», с разрезами по бокам и шароварах из черного шелка. Черные волосы падали ей на плечи. Что она несет в руках? Возможно, сумку с книгами… Нет. Железную банку. Она дошла до середины площади, села на землю, скрестив ноги, открыла банку, подняла над головой и вылила ее содержимое себе на волосы, плечи, руки и ноги. Его удивила эта странная церемония. А когда он внезапно понял, что сейчас произойдет, было уже поздно. Студентка зажгла спичку, и над ее телом взвился столб пламени и густого дыма, она запылала, как тряпичная кукла. Парализованный ужасом, он застыл на месте, хотел, но не мог отвести взор от этого человеческого факела…

Лейтенанту наконец удалось шевельнуть рукой и поднести ее к глазам. Однако разглядеть положение стрелок на часах он не сумел.

…Ему девять лет. Теплая августовская ночь. Вокруг пламени свечи кружит бабочка. Мальчик понимает, что сейчас бабочка сгорит, в голове у него мелькает мысль спасти ее, но руки не делают нужного движения. Почему? Потому что ему в то же время хочется увидеть то, что должно произойти. Он смотрит на бабочку, ждет, что она подлетит ближе к пламени. А когда это случилось и, вспыхнув, бабочка упала на подсвечник, он почувствовал странное удовлетворение, смешанное со страданием и угрызениями совести…

Лейтенант скрестил руки на груди и стал анализировать утреннюю сцену, болезненно ее смакуя (он отдавал себе отчет в том, что это почти извращенность). Мог он или не мог помешать самоубийству? Он находился в каких-нибудь двадцати шагах от девушки. Возможно, успел бы… Сейчас ему как будто припомнилось, что запах бензина он почувствовал за две-три секунды до того, как студентка зажгла спичку. (Или это лишь искаженное воспоминание, возникшее, чтобы усугубить ощущение вины? Возможно и почти вероятно, что у него появилось подсознательное предчувствие трагедии.)