Пленник волчьей стаи

Духи иногда сердятся и на богатых — утром Вувувье не смог подняться с ложа. Голова его разламывалась от боли; при каждом вздохе в правом боку тоже ощущалась боль — такая острая, что казалось, будто его легкие кололи ножом. Вувувье стонал, метался, звал своих первых жен, погонял в беспамятстве собак. Коварен весенний - ветер: «обласкал» он богача, разгоряченного «огненной водой», Гиргиртагин испуганно смотрел на бредившего Вувувье. Ой-е, что делать? Видно, очень сильно разгневались на него духи за то, что он захотел взять в жены Тынаку, предназначенную Атувье. Но, говорят, Атувье видели с волками, и теперь ему нельзя показываться на глаза людям, нельзя даже близко подходить к стойбищу. Однако если это правда, то почему тогда духи разгневались на Вувувье? Э-э, надо позвать Котгиргина. Нехорошо получится, если богатый гость уйдет в «верхнюю тундру» из яранги Гиргиртагина, совсем нехорошо. Тогда другие люди не захотят быть гостями в его яранге.

Гиргиртагин послал за шаманом Олеттына. Вскоре пришел Котгиргин.

Вувувье по-прежнему громко стонал, впадал в беспамятство.

Котгиргин велел жене Гиргиртагина вскипятить котел воды. Когда в воде заплясали белые пузырьки, шаман снял котел, бросил в него какие-то травы, корешки и пригоршню сушеных ягод.

- Дашь ему выпить всю воду, — приказал он жене Гиргиртагина, кивнув на больного. — Я приду завтра еще. — И он принялся колотить в бубен, что-то при этом бормоча.

Гиргиртагин с благоговейным уважением смотрел на шамана, изгонявшего ударами бубна злых духов из больного Вувувье.

...Великому Кутху, видно, очень нравился сын Ивигина - он указал ему дорогу домой. Великий Кутх всегда уважал сильных и смелых.

Случилось это так. Живя на берегу безвестной ему реки, Атувье уже не раз поглядывал на вершину ближней сопки. В ненастные дни за ее макушку цеплялись облака. Сопка наполовину поросла зеленой упругой «шкурой» кедрача. Что-то подсказывало Атувье: стойбище Каиль недалеко. И если взобраться на «лоб барана» (так назвал он сопку), то с него, наверное, можно увидеть знакомые места, а может, и сопку-«шаманку», у подножия которой лежит стойбище Каиль. Да, наверное, это так. Ведь в ту ночь, когда волки увели его за собой, стадо кочевало совсем недалеко от стойбища — не больше семи чаевок на собачках. Потом пастухи перегнали оленей на север, но тот переход был коротким. Он это увидел, когда с уцелевшими волками вернулся из страны ламутов. Потом Вожак увел стаю в другое урочище, но все равно недалеко: всего два дня добирался. Атувье вместе с волками в то урочище, где он дрался с Вожаком. Залечив раны, он с Черной спиной пошел на юг. Как и все оленные люди, Атувье безошибочно угадывал стороны света даже в ненастье. Только как взобраться на «лоб барана», если тот порос непроходимым кедрачом?' «Надо искать медвежью тропу», — решил Атувье. И он вскоре нашел ее.

На многих сопках, поросших упругим кедрачом, и сегодня имеются такие тропы-лазы, закрытые сверху переплетенными между собой смолистыми ветками. После зимней спячки медведи чаще всего промышляют на открытых местах, в редколесье сопок: разыскивают разные коренья, «склады» кедровых орешков, что заготовили по осени хлопотливые евражки. Промышляют мишки-кайныны растительную пищу до подхода лосося, после чего спускаются к реке. Спускаются, продираясь сквозь кедрач. Вволю насытившись рыбой, медведи снова отправляются наверх, на открытые места, чтобы полакомиться поспевающими ягодами: жимолостью, брусникой, шикшей. Взбираются они обычно по той же тропе. С годами тропа-лаз становится все просторнее.

Вот такую кайнынову тропу и отыскал Атувье. Подниматься по ней приходилось на четвереньках. Впереди сторожко пробирался Черная спина. Волк то и дело глухо рычал — его пугал запах хозяина тропы. Атувье часто останавливался передохнуть и заодно послушать: а ну как им навстречу, сверху, спускается кайнын?! Худо будет! Медведь — не волк... Наконец впереди мелькнул свет, кедрач кончился. Еще немного — и вот она, вершина. Ой-е, как далеко с нее видно! Атувье посмотрел на юг, и сердце его, еще не успокоившееся после восхождения, забилось еще чаще: далеко-далеко он увидел дымы! Там находилось стойбище Каиль! Он сразу узнал знакомый профиль «шаманки». Ой-е, а вон и быстрая,

коварная Апука петляет по долине, словно убегающий заяц от лисы, блестит на солнце чешуей чавычи...

- Черная спина, друг, ты видишь?! Видишь?! Вон там стоит яранга моего отца! — крикнул Атувье. — Скоро мы будем дома! Дома-а! — Атувье опустился на колени, обнял волка за шею, потом вскочил и принялся отплясывать танец великой радости...

Они подошли к стойбищу ранним-ранним утром, когда люди спят самым крепким сном. Атувье смотрел на яранги и не мог насмотреться. За стойбищем, в перелеске, выли ездовые собаки, недавно посаженные на привязь. Собаки выли от голода. Время было самое голодное: у хозяев кончалась прошлогодняя юкола, а до подхода лосося еще далеко. Атувье с наслаждением слушал вой голодных собак. Ему казалось, что это были самые приятные звуки, которые слышали до сих пор его уши.