Пленники утопии. Советская Россия глазами американца

Новая Россия будет рада американскому капиталу, потому что американский капитал созидает, а не эксплуатирует. Америка – мировой лидер не только в материальном, но и в духовном отношении. Человечество созрело для нового откровения, которое займет место подлого евангелия материализма.

Новое рождение – возрождение духа – может начаться в Америке».

II

«Государь и его дети лежат в русской земле. Избежавшие Красного Рока Романовы рассеялись по всему земному шару. Некоторые нашли убежище во Франции, некоторые в Германии, некоторые в Англии, – ответил великий князь, когда я спросил его о судьбе членов царской семьи. – Двое моих сыновей обосновались в США и сами зарабатывают себе на жизнь. Дмитрий встречал меня в Нью-Йорке, Ростислав нашел работу в Чикаго».

Его лицо освещается нежностью, когда он говорит о детях.

«Я живу в двухкомнатной квартирке в Париже, – говорит великий князь, жестом показывая, что материальная сторона его не слишком заботит. – Но я бы не променял свою судьбу ни на какую другую, даже если бы мог. Впервые в жизни я свободен душой.

Революция застала меня в Киеве, в штаб-квартире военно-воздушного флота, которым я командовал. К счастью, моя теща, покойная вдовствующая императрица [Мария Федоровна], была со мной, иначе она разделила бы трагическую судьбу своего сына. Правительство Керенского немедленно отстранило меня от должности. Я попросил разрешения вернуться в свое кавказское имение – я родился в тех краях. Этого правительство мне не позволило, но разрешило отправиться в Крым. Там я обосновался в одном из поместий, унаследованных от матери. Чудесное место, с виноградниками, которые я сам высаживал. Вдовствующая императрица, жена и семеро наших детей поехали со мной.

Перед самой революцией государь снова передал верховное командование своему дяде, великому князю Николаю Николаевичу. Приехав в Ставку, тот объявил себя находящимся в распоряжении Временного правительства. Керенский отменил назначение, боясь видеть одного из Романовых во главе армии. Не имея возможности послужить стране, Николай с женой тоже отправились в Крым, где у них было поместье [Дюльбер в Кореизе]. Это решение спасло ему жизнь. В апреле 1917 г. к нам присоединился великий князь Петр Николаевич.

Имение Петра обнесено высоченной стеной. Мы никогда не понимали, зачем это было сделано. Выбор Крыма стал волей Провидения. Это единственное место в Российской империи, где мы могли спастись от кровавой руки убийц, но смерть нависала над нами, как дамоклов меч.

Временное правительство назначило офицера для надзора за нами. Мы жили каждый в своем доме и могли гулять по имениям, но не покидать их. Формально свободные, фактически мы оказались пленниками. Почту к нам почти не пропускали. Изредка до нас доходили весточки от царских детей, но мы не получили ни слова ни от государыни, ни от государя. В Европе решались судьбы мира, пока мы тихо сидели в Крыму, любопытствуя, что же творится на свете.

Так прошли восемь или девять месяцев. В ноябре красный потоп захлестнул Россию. Сразу после захвата власти большевики заменили надзиравшего за нами офицера на своего матроса. Вместо прежней охраны появились большевики из Севастополя. Нам запретили покидать поместья. Затем всю семью, включая великого князя Николая и вдовствующую императрицу, собрали в имении великого князя Петра.

Мы частенько посмеивались над Петром с его неприступной стеной, – улыбка освещает морщинистое лицо великого князя, – но только сейчас поняли, что он неосторожно выстроил тюрьму для себя и для нас. Сколько мы над ним за это шутили! Только чувство юмора помогало перенести чудовищное напряжение, в котором мы находились. Я понял, почему в дни Робеспьера французские аристократы шли на гильотину с улыбкой. Я впервые осознал, что немцы называют Galgenhumor, «юмор висельника».

Юмор – это костыль, на который душа опирается в отчаянии. Однако в такой ситуации юмор невозможен без неколебимой веры в духовные ценности жизни. Вера дала нам не только костыли, но крылья для души, которую не удержат никакие темницы.

Самым тяжким испытанием оставалось отсутствие новостей. К нам не допускали ни единого клочка бумаги, ни газеты, ни письма. Герметически изолированные от окружающего мира, мы чувствовали себя более одинокими, чем на острове Робинзона Крузо.

Выстроенный в марокканском стиле дворец Петра был просторным, так что мы не теснились, но иногда голодали. Большевики постановили, что мы должны получать тот же паек, что солдаты их армии. Он состоял из хлеба и бобовой похлебки два раза в день. И так месяц за месяцем.

Я был не против жить на похлебке из бобов, поскольку предпочитаю вегетарианскую пищу. Но вдовствующая императрица не могла это есть. Из-за почтенного возраста и ухудшившегося здоровья ее организм стал очень чувствительным. Дети тоже возмущались однообразием стола. Иногда кто-то из верных крестьян умудрялся переправить нам цыпленка для императрицы. С каким удовольствием мои дети обгрызали потом его косточки.