«Я отвергаю большевизм…»
Адольф Гитлер
«Социализм, – сказал он мне, – это наука о том, как заботиться об общем благе. Коммунизм – это не социализм. Марксизм (учение Карла Маркса, отца ортодоксального социализма) – это не социализм. Марксисты украли это понятие и исказили его смысл. Я вырву социализм из рук социалистов». <…>
«Социализм, – настаивает Гитлер, – древний арийский, древний германский институт. У наших предков-германцев были общинные земли. Они выработали принцип общего блага. Марксизм же – еврейское изобретение. У него нет права выдавать себя за социализм. Социализм, в отличие от марксизма, не отвергает частную собственность. Опять же, в отличие от марксизма, социализм не отрицает роль личности и патриотичен.
Мы могли бы назваться Партией свободы, но выбрали другое название – национальные социалисты. Мы не интернационалисты. Наш социализм – национален. Мы требуем, чтобы государство выполняло справедливые требования производительных классов на основе расовой солидарности. Для нас раса и государство – одно». <…>
«Что может нынешнее правительство? Ничего. У него нигде нет твердой поддержки. Парламентское большинство колеблется в соответствии с настроением момента. Парламентское правление – адово порождение. Оно распахивает двери большевизму».
«Большевизм, – решительно продолжал Гитлер, – величайшая угроза нашей стране. Прикончите большевизм в Германии – и вернете власть семидесяти миллионам людей. Франция обязана своей мощью не собственной армии, но большевистским силам у нас.
Версальский и Сен-Жерменский договоры живы благодаря большевизму в Германии. Мирный договор и большевизм – две головы одного чудовища. Мы должны отрубить обе». <…>
«Некоторые полагают, что звезда германского спасения может взойти на Востоке».
«Лучше ввязаться в честный бой, чем идти на соглашение с дьяволом большевизма».
«Тем не менее, многие в Германии предпочитают легкий приступ большевистской лихорадки чуме постоянной французской оккупации».
«У наших рабочих две души, – парировал Гитлер. – Одна немецкая, другая марксистская. Мы должны пробудить их немецкую душу. Мы должны с корнем вырвать сорняки марксизма. Марксизм и германизм, как немец и еврей, исключают друг друга».
Бенито Муссолини
«Фашизм представляется мне по-своему столь же революционным, как и большевизм».
«Вы правы, – ответил Муссолини. – Перед Италией стоял выбор между большевизмом и фашизмом. Она выбрала фашизм. Разумеется, фашизм предполагает обновление. Горе революции, которая этого не предполагает. Те, кому судьба вручила руководство революцией, сравнимы с генералами, командующими армиями во время войны. Революция и война – эти два слова идут рука об руку».
Муссолини поднялся из-за стола. Прохаживаясь по комнате, он добавил, медленно и внятно выговаривая каждый слог: «Фашизм основан на реальности. Большевизм основан на теории. Чего хотим мы, фашисты? Мы хотим определить реальность».
Герхард Гауптман
«Знание сложности жизни не парализует меня. Оно делает меня терпимее к другим».
«Ваша терпимость распространяется на Советскую Россию?»
«Почему нет?»
«Вы видите надежду для мира в победе большевизма?»
«Нет, – ответил Гауптман. – Я отвергаю большевизм, поскольку он означает полное уничтожение личности. На похоронах Ленина оратор сказал: "Он был личностью, но мы надеемся, что в будущем в личностях не будет необходимости"»[77]
.Артур Шницлер
«Полагаю, вы индивидуалист?»
«Совершенно верно. Поэтому я против большевизма. Я против большевизма не по политическим причинам, но потому что большевизм отвергает дифференциацию.
Дифференциация – фундаментальный закон природы. <…> Отрицать личность – значит отрицать культуру. Литераторы, заигрывающие с большевизмом, меня не любят».
«Мне кажется, не стоит принимать салонных большевиков всерьез».
«Салонные большевики служат силам разрушения. Поощрять хаос – непростительное преступление. Это грех против Святого Духа Творения». <…>
«Кого вы особенно не любите?»
«Я особенно не люблю троих, – выпалил Шницлер, как будто стреляя из пистолета, – Вильсона, Пуанкаре и Ленина. Эти люди – три величайших несчастья, бедствия, катастрофы для всего мира».