Пленники утопии. Советская Россия глазами американца

«Значит, он не смог придать своему приказу достаточную убедительность. Не буду говорить здесь об убийстве государя и его семьи. Это ужасное деяние стало историей. Кровавое пятно от него долго не исчезнет и после того, как кончится большевистская власть.

Сразу после убийства семьи государя распространилась легенда, что одной из его дочерей удалось чудом бежать от убийц. Я не верю в это. Чудеса порой случаются, но большевики сами признали, что убили не только государя и государыню, но и всех их детей.

Может быть, Анастасия спаслась, но женщина, называющая себя Анастасией, – не великая княжна. Она лишь использует легенду о побеге. Такие истории часто появляются после убийств правителей. Сопротивляясь ужасным фактам, сознание пытается утешить себя выдумками. Достаточно вспомнить историю пропавшего дофина.

Мы оставались в немецком плену до самого перемирия и обрели свободу передвижения только с прибытием "союзников" в конце 1918 г. Перед их приходом наша стража обзавелась немецкими паспортами и разбежалась по своим деревням. Как же бились наши сердца, когда "союзные" корабли, включая американские, швартовались у берегов Крыма! Я немедленно отправился в Париж, чтобы присутствовать на мирных переговорах. Уложившись в одну неделю, я прибыл во французскую столицу 3 января 1919 г.

Я нашел все двери закрытыми. Вильсон, Ллойд-Джордж, Клемансо остались глухи к моим мольбам. Никто не хотел видеть "бывшего" великого князя. Большинство "союзных" лидеров все еще надеялось договориться с большевиками.

Я просил выслушать меня не как великого князя, но как русского, который видел большевизм и может рассказать правду людям, держащим в руках судьбу мира. Но эти люди не хотели правды. По меньшей мере, они не хотели ее из моих уст. Замкнувшись в ледяном уединении, они оказались недосягаемыми для зятя Николая II. Ни один из них не проявил ни малейшего уважения к памяти монарха, который заплатил своей жизнью и короной за игру "союзников".

В конце концов я написал открытое письмо Вильсону, Ллойд-Джорджу и Клемансо, требуя созвать конференцию для обсуждения мер по борьбе с Советами:

"Нейтральные и воюющие страны должны быть приглашены на мирную конференцию для обсуждения жизненно важной проблемы, которая имеет гораздо большее отношение к делу мира во всем мире, нежели любые вопросы репараций и колоний, обсуждаемые сейчас. Я особенно подчеркиваю значимость того, чтобы на ней были представлены рабочие и социалистические организации. Важно, чтобы в критический момент голоса рабочих и социалистов были услышаны. Важно и то, чтобы именно социалисты осознали, что большевизм означает подрыв и уничтожение демократических принципов и идеалов, равно как и разрушение основ морали, общества и хозяйства".

Если бы трое владык мира вняли мне, в Европе было бы меньше анархии и крови, и весь мир спал бы спокойнее.

Осталось рассказать немногое. Вдовствующая императрица вскоре скончалась в своей родной Дании. Большая часть членов императорской семьи живет в изгнании при скромном достатке. Великий князь Николай умер во Франции. Кирилл объявил себя царем. Его право на титул неоспоримо. Он делит свое время между Германией и Францией, а лето обычно проводит в поместье жены, принцессы Марии Кобургской, сестры испанской инфанты. Двое сыновей великого князя Константина, нашего семейного поэта, избежали смерти от рук красных и живут в Берлине и Лондоне.

Все младшие работают – служат в банках и тому подобных учреждениях. Им легче приспособиться к новому положению, чем старшим. Дети Петра и мои собственные недолго искали место. Я не нашел ничего. Мне говорили: "Присутствие вашего императорского высочества повредит нашему бизнесу. Вы слишком благородны для любой работы, которую мы можем вам предложить". Может, это очень лестно, но не слишком полезно.

Я говорил, что я мужчина и готов делать мужскую работу. Но, несмотря на готовность занять место в мире бизнеса, так и не смог найти себе подходящее занятие.

Я посвятил себя рукописям и размышлениям. Я не философ, но практический идеалист. Бедный, но довольный, я занят делом, которое интересует меня более всего. По мере скромных сил я стараюсь готовить почву для духовного возрождения человечества. И надеюсь когда-нибудь вернуться в Россию.

У меня нет ненависти к большевикам. Я не испытываю ненависти ни к одному человеческому существу. Моя главная претензия к большевизму – недостаток духовности. Это сугубо материалистическая философия жизни, которая воспринимает человека как животное или машину.

Человек не может жить хлебом единым. Большевизм дает ему только хлеб, причем скудно. Но я не верю в вооруженную интервенцию. Новая Россия должна пройти крещение в духе, а не в крови. Ей надлежит самой позаботиться о своем спасении. В несчастье она найдет свою душу, как я нашел свою».