Плещущийся

В данный момент Вася Жомуль, человек тридцати трех лет отроду, но выглядевший на все пятьдесят, ритмично перекатывался на полу трамвая № 14 в районе средней двери. Всегда при взгляде на него Щавель, даже в состоянии дичайшего похмелья, даже сгорая от стыда за содеянную накануне пьяную глупость, осуждал Васю за – ну надо же! – пьянство. Глядя, как Васина голова при торможении трамвая бьется о ножку сидения, Серега даже сочувственно с интонацией опытного человека, повидавшего жизнь, громко, в расчете на солидарность кондукторши, задал риторический вопрос: «Ну на хрена ж так нажираться?!» Кондукторша никак не отреагировала, с застывшим и безучастным лицом она прошла через весь трамвай, абсолютно не смущаясь переступила через Васю Жомуля и подошла к сидящему Сереге. Последний, не желая выходить из образа человека жизнь видавшего, тем более с раздутой самооценкой после удачных (по собственной версии) романтических приключений, решил проверить уставшую кондукторшу на интеллект:

– А вы не знаете, что такое оле-гу-нар-соль-скья-ер?

Серега сам понял свою ошибку. Во-первых, он не так часто тренировал свои вербальные навыки произношением длинных слов, а во-вторых, все сегодняшнее выпитое спиртное стало конкретно сказываться на его речевом аппарате и если начал он фразу довольно бодро, то концовка была скомкана до невозможности и прозвучала как признание собственной нетрезвости, какое-то «оулегнарсыскррр». Кондукторша, не меняя выражения лица, какое-то время просто таращилась на него, надеясь, что он догадается о цели её прибытия, но, не дождавшись, выдала на автомате дежурную фразу:

– Передаем за проезд.

Серега кивнул, пробормотал: «ща», и выдал мелкую купюру из семейного бюджета Логуновых. Кондукторша все так же, не меняя выражения, сунула ему сдачу, развернулась и, пройдя через весь трамвай (не забыв в очередной раз переступить через Васю Жомуля), скрылась в кабинке водителя.

Щавель ехал, глядя в окошко, и думал о том, что нужно будет повторить поездку к Вальке, только надо будет её сразу пригласить в какое-то шикарное место типа ресторана. От похода в ресторан ни одна баба не устоит. Только для этого нужны деньги. Где их взять Серега не имел представления, но логично посчитал, что над этой проблемой прямо сейчас думать не стоит. То, что в бутылке еще оставалось немного жидкости, не давало ему покоя. Но при лежащем Васе Жомуле, пускай и в отключке, этого делать не хотелось. А то получалось, как будто он не может себя контролировать, а ведь он может, еще как может! В отличие от этого спившегося валяющегося бомжа.

Поэтому Щавель дождался своей остановки, вышел из трамвая и только тогда достал бутылку, скрутил трясущимися руками пробку, которая упала куда-то в темень, и залпом допил все, что в бутылке оставалось. Рывком отшвырнул бутылку, вытряхнул из пакета на ладонь какие-то крошки, кинул их в рот и уже с чувством полной завершенности двинулся домой. Идти было недалеко, последняя доза еще не успела выключить опорно-двигательный аппарат молодого бетонщика, поэтому Серега без особых сложностей добрался до квартиры.

Дверь не заперта. Мать не запирает её, пока сын не вернется. Он пьяный не всегда может открыть её ключом. Она в такое время, естественно, спала. Она привыкла, что сын возвращается в такое время. Серега даже сумел скинуть тапки, сходить в туалет, дойти до кровати, в одежде завалиться на неё и мгновенно забыться крепким пьяным сном.

Воскресенье

В воскресенье выспаться Сереге Гоменюку не удалось. Рано утром зашуршала, зазвенела звуками бытовой жизнедеятельности на кухне мать. Блин, у неё же сегодня выходной. Она работает по железнодорожному графику: две двенадцатичасовые смены – два выходных. И сегодня у неё первый выходной. Щавель поморщился, сейчас придется выслушивать очередные упреки за то, что спал одетым и вообще за его образ жизни. А еще нестерпимо хотелось пить. Серега открыл глаза. Картинка слегка плыла, ему пришлось закрыть один глаз, чтобы сфокусироваться на настенных часах и понять, что сейчас около семи утра. Какое-то время он таращился в потолок, рассматривая трещины в штукатурке. Наконец решил, что пора принять вертикальное положение тела и начать день. В голове слегка шумело, немного подташнивало, но не было ни тошнотворно-зеленой ряби в глазах, ни долбанного монаха-буддиста с долбанным колоколом, ни невнятного набора слогов. «Сила любви побеждает похмелье!» – подумал Серега. Он встал, сходил в туалет и зашел на кухню. Мать, Гоменюк Лидия Ивановна, невысокая сухонькая женщина в застиранном синем халате, оценивающе оглядела его внешний вид.

– Опять в одежде спал? – констатировала она очевидный факт.

– Поздно пришел, – попытался не развивать тему сын, схватил с плиты чайник и прямо из носика долго хлестал воду.