Плещущийся

Сказано это было так резко и в смысловом плане непонятно, что Серега растерялся. Что именно нужно рассказывать? Он ведь репетировал только ту пафосную часть, где признает свои грехи и требует второго шанса, а тут, оказывается, нужно начинать с какого-то рассказа. А если начинать, то с какого места? Или может, начальник цеха ждет рассказа о чем-то совершенно другом? А если о другом, то о чем?

– Я вот… пришел, – запинаясь и все еще не понимая, что нужно говорить, Щавель неуверенно начал, – меня это… сказали прийти…

– Фамилия? – резко перебил Серегино блеяние Валентин Валентинович.

– Гоменюк! – выпалил бетонщик, радуясь, что наконец-то понимает вопрос начальника.

С края стола Валентин Валентинович поднял сероватую бумагу, провел пальцем по невидимому списку, остановился в центре листа, глянул на Гоменюка, потом опять на лист, как бы сверяясь, совпадает ли Серегино изображение с написанным. Серега замер, выпучив глаза и выпятив грудь в праздничной рубашке, будто благодаря этому телодвижению впечатление у начальника цеха сложится гораздо благосклоннее.

Видимо, маневр нужного эффекта не произвел, потому что Валентин Валентинович произнес быстро и резко: «Уволен!» и снова уставился в бумаги.

Щавеля сначала парализовало, колени стали ватными и начали подрагивать, в животе стало пусто и холодно. Затем его пробил холодный пот, но зато вместе с ним вернулся и дар речи:

– Да как же? Да я же… это… не надо… подождите… я же все сделал… трамвай же… – в испуге мысли его предательски метались, не давая ему найти ту самую правильную, с которой можно начать осмысление ситуации.

Корзон молча рассматривал молодого человека, наблюдая за его растерянностью. Но нужно отдать должное Сереге – не зря он готовился. Как буксующий трактор в грязном болоте ненужных слов и эмоций, Гоменюк все-таки выгреб на твердую грунтованную дорогу стратегически заготовленных фраз и выпалил, хоть и слегка сбиваясь от волнения, в лицо начальника цеха всю свою пламенную речь.

Эх, не знал Серега, что в юности Валентин Валентинович Корзон мечтал стать актером и даже думал поступать в театральный. И только большой конкурс отпугнул будущего начальника цеха обслуживания металлургического оборудования номер четыре, а потому по совету родителей он пошел в механико-металлургический техникум и в результате стал тем, кем стал. Но в душе Валентин Валентинович всегда оставался актером и всегда примерял на себя различные роли. В молодости он пытался быть героем-любовником, но маленький рост этому немного препятствовал. Тогда он переключился на мужской образ Золушки, эдакого героя-работяги, засучив рукава идущего к своей мечте по карьерной лестнице. Роль эта весьма Валентину Валентиновичу удалась. Хоть он не получил за неё никакой кинопремии, зато со временем получил должность начальника ремонтного цеха, а в городе N это считалось весьма неплохой карьерой. Теперь же, будучи в занимаемой должности, Корзону нравился образ строгого, но справедливого начальника, отца всех рабочих цеха, наставляющего своих – зачастую нерадивых – деток на путь истинный и одновременно отважного командира всем своим заместителям и прочим инженерам. Особенно начальнику цеха нравилось телешоу «Час суда», где мужественный судья с суровым и понимающим лицом несет юридическую справедливость в телемассы. И когда Серега Гоменюк закончил свою сбивчивую и пламенную речь, начальник цеха решил примерять на себя полюбившийся образ.

– То, что ты все осознал и хочешь исправиться – это хорошо. Смежной профессией овладеть хочешь – это правильно. В цеху не хватает газорезчиков…

Щавель тут же согласно закивал, мол, согласен быть хоть газорезчиком, хоть подводным сварщиком, только не увольняйте!

– Но! – Валентин Валентинович поднял указательный палец, выдержав драматическую паузу, глядя в глаза Сереге, – цех не потерпит опоздунов, – так и сказал «опоздунов», Гоменюку еще сначала показалось, что начальник цеха сказал нецензурщину, – и пьяниц.

Серега активно замотал головой и уже было раскрыл рот доложить, что никакой он не пьяница, а указанные в протоколе промилле это всего лишь недоразумение, но начальник цеха, заходивший по кабинету взад и вперед, продолжил четким поставленным голосом с ноткой драматизма:

– Я как начальник цеха за все отвечаю. Я не могу подвести цех, но я не могу подвести и тебя. Понимаешь, да? – и снова пристально посмотрел в глаза Гоменюку.

Серега абсолютно не понимал, как начальник цеха может подвести его, бетонщика третьего разряда, но спорить, естественно, не стал, только согласно закивал.

– Если я тебя уволю, а ты окажешься хорошим рабочим, грамотным газорезчиком, – Корзон выделил последнее слово, будто это уже был свершившийся факт, – то я по-человечески тебя подведу и лишу цех нужного и полезного рабочего. Если я тебя оставлю, а окажется, что ты меня обманул, что ты остался опоздуном, – снова это странное слово! – и пьяницей, значит, я подвел цех и трудовой коллектив.