Плевицкая

2. Дать Скоблину комиссара, который бы подчинил Скоблина своему влиянию, что с ним благодаря его бесхарактерности легко сделать, и вывел бы его из состояния „без вреда, но с пользой“, а втолкнул бы его в активную работу и тем самым затянул бы совершенно шнур.

3. Базировать Скоблина только на Париж».

Петр Георгиевич Ковальский сразу невзлюбил Плевицкую, хотя без ее согласия Николай Владимирович никогда бы не решился работать на советскую разведку. Завербовав генерала, Ковальский считал его своей собственностью, и ему не нравилось, что генерал так зависит от жены.

Его предложения не встретили понимания. Венский резидент отозвался о них иронически. Написал в Центр:

«Я считаю нужным сказать, что ЕЖ/10 добросовестно работал, но показал себя не очень сильным партнером ЕЖ/13-го. Очень характерна фраза, какую бросила Надежда Васильевна: „Ну, теперь, надеемся, ученик превзойдет своего учителя“, и это, конечно, верно. Эпизод с „недоверием“ оказался небесполезным; чтобы показать свою нам преданность, ЕЖ/13 (небольшой охотник писать доклады) написал доклад о собрании 24 ноября с удивительной скрупулезностью.

Пробыл ЕЖ/13 здесь с 19 по 23 декабря, и больше задерживать его нельзя было по целому ряду причин. Маленькое добавление: так как ЕЖ/13 будет участвовать в „комиссии по разработке мобилизации“, то он сам высказал желание заполучить на два часа весь план для переписи; мы же со своей стороны посоветовали ему за наш счет купить фотоаппаратик (он любитель) и сфотографировать всю эту музыку».

Сомнения венской резидентуры были напрасны.

Николай Скоблин и Надежда Плевицкая преданно служили советской разведке. Почему? Чем они руководствовались?

Причин, видимо, несколько. Разочарование в Белом движении, которое дробилось, старело, теряло надежду на возвращение в Россию и поддержку в Европе. Безнадежность, которая усиливалась с каждым новым сообщением из России: коммунистический режим и не думал разваливаться.

Не меньшее значение имели чисто личные причины — нехватка денег. Во всяком случае, так думали многие.

Владимир Владимирович Набоков написал рассказ «Помощник режиссера», в котором, как считается, описана Плевицкая. Портрет получился не комплиментарный:

«Выйдя из мест, бывших, по крайней мере, географически, самым сердцем России, она с годами достигла больших городов — Москвы, Санкт-Петербурга, а там и Двора, где стиль этого рода весьма одобрялся. В артистической Федора Шаляпина висела ее фотография: осыпанный жемчугами кокошник, подпирающая щеку рука, спелые губы, слепящие зубы и неуклюжие каракули поперек: „Тебе, Федюша“. Снежные звезды, являвшие, пока не оплывали края, свое симметрическое устройство, нежно ложились на плечи, на рукава, на шапки и на усы, ждущие в очереди открытия кассы. До самой смерти своей она пуще любых сокровищ берегла — или притворялась, что бережет, — затейливую медаль и громоздкую брошь, подаренную царицей…

Вкус у нее был никакой, техника беспорядочная, общий тон ужасающий; и всё же люди, для которых музыка и сентиментальность — одно, или те, кто желал, чтобы песни доносили дух обстоятельств, в которых они их когда-то услышали, благодарно отыскивали в могучих звуках ее голоса и ностальгическое утоление, и патриотический порыв. Считалось, что она особенно трогает душу, когда звучит в ее пении нота буйного безрассудства. Кабы не вопиющая фальшь этих порывов, они еще могли бы спасти ее от законченной пошлости. Но то мелкое и жестокое, что заменяло ей душу, лезло из ее пения наружу, и наивысшим достижением ее темперамента — был водокруг, но никак не вольный поток…

Шло бы всё так, как должно было по всем приметам идти, она могла бы еще и сегодня выступать в оснащенном центральным отоплением Дворянском Собрании или в Царском, а я выключал бы поющий ее голосом приемник в каком-нибудь дальнем степном углу Сибири-матушки. Но судьба сбилась с пути, и когда приключилась Революция, а за ней — война Белых и Красных, ее лукавая крестьянская душа выбрала партию попрактичней».

Скоблин был кругом в долгах. Даже благоволивший к нему генерал Миллер, ссужая некую сумму, неукоснительно требовал возвращения займа. Объясняя, почему ему постоянно нужны деньги, Скоблин передал связному из резидентуры адресованное ему сугубо личное письмо председателя РОВСа:

«Париж 18 ноября 1930 года Многоуважаемый Николай Владимирович,

Так как я в четверг рано утром уезжаю на три недели из Парижа, и возможно, что до моего отъезда я не смогу Вас повидать, то прошу Вас во время моего отсутствия деньги внести в „Нэшнл сити бэнк“ на мой текущий счет.

Вам дадут расписку от Банка, которая и будет служить Вам документом в возврате денег, а Банк меня уведомит о внесении на мой счет внесенной Вами суммы.

Прошу Вас засвидетельствовать мое глубокое уважение и сердечный привет Надежде Васильевне.

Всего хорошего.

Искренне уважающий Вас

Е. Миллер».

Деньги Скоблину советская разведка выдавала регулярно. За каждый франк или доллар требовала информации.