Плевицкая

Личная встреча с тобой дала бы мне возможность сделать подробный доклад о всех группировках и жизни их, и даст возможность мне предложить ряд возможностей, которые надо приводить в исполнение, так как всё и подробно излагать в письме очень трудно и слишком громоздко.

Попасть в оперативно-разведывательный орган РОВС сразу трудно, но постепенно сделаю. На этот счет есть у меня свои соображения, которые я изложу при встрече, да и охарактеризую этот отдел. Совершенно другая работа, чем при Кутепове.

Как решен вопрос о встрече? Где и когда?»

Николай Владимирович писать не любил, жаждал прямого общения:

«Визы в Латвию пока не получены, и трудно сказать пока, когда они будут. Германскую визу имею и могу в Берлин выехать немедленно. Предоставляю тебе решить вопрос о свидании. Предлагаю между 2 и 10 декабря. Выеду вместе с Надеждой Васильевной. Имею большой материал.

Прошу тебя немедленно сообщить дату свидания и прислать часть долга на дорогу. У меня кончились химические чернила, и будь добр написать разборчиво название нового состава и его употребление. В прошлом письме ты написал очень слабо, и прочитать было невозможно».

Резидент советской разведки в Вене, просмотрев письма Скоблина, остался недоволен. Написал в Москву 30 ноября 1930 года:

«После ознакомления с донесениями „Фермера“ я пришел к убеждению, что „Фермер“ совершенно не знаком с разведработой и понемножечку еще трусит.

Причисляя себя к верхушкам, он бы хотел сразу разрешать вопросы общего руководства РОВС, упуская из виду имеющиеся у него (по словам Сильвестрова) разные интересные материалы, как то: сводки и донесения всех ячеек ОВС.

Он не имеет и от нас тоже не получил точного наставления его работы и виляет пока по нашему указанию между РОВС и „Крестьянской Россией“.

Его слишком затрудняет писание симпатическими чернилами, и поэтому многие вопросы он не освещает и оставляет до свидания. Резюмируя всё это, я думаю, что хорошо было бы подержать его еще немножко у нас и передать его кому-либо поближе места его пребывания или дать ему с нашей стороны точную ориентировку».

Резидент не мог избавиться от сомнений, знакомых каждому разведчику: если кого-то удалось слишком легко завербовать, не значит ли это, что тот просто-напросто работает на контрразведку врага?

Первые донесения Скоблина не представляли особой ценности для Москвы. Он рассказывал о том, что и без того было известно Иностранному отделу, располагавшему внутри Русского общевоинского союза не одним и не двумя агентами.

Скоблин обижался, когда его укоряли. Писал Ковальскому:

«20 ноября генерал Миллер выезжает в Болгарию. Поездка серьезная. Кроме посещения отдела РОВС — свидание с царем болгарским. Все эти поездки — восстановить план Кутепова.

Ты прав, браня меня, но ведь я не могу сразу ориентироваться в этой работе, тем более, что необходимо проявлять сугубую осторожность. Я особенно стремлюсь к предстоящему свиданию, так как некоторые затронутые тобою вопросы настолько обширны, что ответить письменно, да еще шифруя, для меня на первый раз трудно. Необходимы вообще периодически встречи.

Теперь разреши побранить и тебя. Мы с тобой условились, если письмо зашифровано, то обращение ко мне или к тебе будет печатными буквами. Ты это не сделал, и я это письмо расшифровал случайно. В одном из твоих писем ты указал, что для собственного контроля нужно в верху письма ставить дату последнего, а внизу — посылаемого. Ты это тоже не сделал.

Все твои указания принял к сведению».

Встреча с Николаем Скоблиным и Надеждой Плевицкой была организована в конце декабря. Надежда Васильевна отправилась в турне по Европе. Генерал, как обычно, ее сопровождал. Он использовал поездку для бесед с руководителями отделов РОВСа в разных странах, видными деятелями эмиграции, которые рады были встрече и охотно делились своими успехами и заботами.

Скоблин и Плевицкая приехали в Вену 19 декабря и остановились, как им велели, в отеле «Континенталь». Резидент сам встречаться с ними не рискнул, поэтому отправил Ковальского одного. Петр Георгиевич задавал им вопросы, поставленные резидентом, добросовестно записывал ответы и вечером докладывал начальству.

Так продолжалось два дня. Скоблин, кроме всего прочего, начал понимать, что именно интересует Москву и как нужно излагать информацию.

Он сам предложил провести операцию, которая помогла бы советской разведке проникнуть в «епархию» генерала Драгомирова, то есть в секретное подразделение РОВСа, занимающееся активной разведкой в СССР.

Генерал от кавалерии Абрам Михайлович Драгомиров в Первую мировую командовал войсками Северного фронта. Он председательствовал на военном совете, на котором избрали преемника Деникина — Врангеля. С 1924 года был генералом для поручений при председателе РОВСа, руководителем «особой работы РОВС».

Венский резидент был опытным работником. Понимая ценность Скоблина как агента, всё же опасался: не с двойником ли имеем дело? О своих сомнениях сообщил Центру: