Пляски с волками

– Вот что, Сипягин, – сказал я тем тоном, каким вел допросы. – Не будем тянуть кота за хвост и наводить тень на плетень. Расскажи-ка, друг ситный, обо всем, о чем умолчал касаемо той истории с покойником… с голым.

– Я ж написал рапорт…

– Не лепи горбатого, Сипягин, – поморщился я. – Прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Я и сам уже все знаю, но порядка ради хочу от тебя услышать. Не для бумаг, не думай – кто же такие дела станет казенными бумагами оформлять? Все останется между нами, слово офицера. Просто нужно, чтобы ты рассказал то, что я и так знаю. – И в приступе некоего озарения добавил: – И про старшего лейтенанта Ерохина тоже…

– Да при чем тут…

– Это уж мне судить, что при чем, а что ни при чем, – столь же напористо продолжал я. – Бояться тебе нечего, устав таких вещей никаким боком не касается, а значит, и нарушений устава тут нет. И не прикидывайся дурачком. Сам должен соображать, откуда я все знаю.

В разведке дураков не держат. Я видел по глазам, что он кое-что для себя сообразил. Вмиг подыскал объяснение: подумал, что кто-то у них в разведвзводе (тот, на кого и не подумаешь) регулярно и полно освещает сослуживцев. Информаторы у нас есть, что греха таить – вот только их гораздо меньше, чем гласит расхожая молва. Мы вовсе не всезнающи и вездесущи – и в разведвзводе у нас никого нет…

– А стоит ли, товарищ капитан? – спросил он уже не уклончиво-рассудительно. – Старший лейтенант был мужик правильный, хорошо воевал, хорошо командовал, к чему его посмертно понапрасну трепать… Я с ним четыре раза в разведпоиск ходил в немецкие тылы. Правильный был командир…

– Кто же спорит? – сказал я. – И не собираюсь я трепать понапрасну. Дальше меня не пойдет, я ж тебе офицерское слово дал…

– Ну, если так… – решился он. – Старший лейтенант был… человек не совсем обычный, у нас в Сибири про таких людей говорят: «Знает он что-то». Вот и старший лейтенант… знал. Когда я пришел во взвод, был свидетелем… Тут мне ребята и растолковали, что к чему. Все, оказывается, знали, весь взвод, только дальше нас это не выходило. А однажды в поиске я и сам видел… Вы не поверите, но так оно все и было…

– Рассказывай, – сказал я. – Постараюсь поверить…

– Немцы за нами пустили собак. Мы не знали, что у них там собаки… Место было паршивое: реденькая такая рощица, а перед ней и позади нее – лысая местность, голые поля. Мы в рощице засели, а собаки их к нам вели, как по ниточке. Самое отчаянное было положение: если бы мы стали убегать полями, они бы нас обязательно заметили. У них был радист, мы в бинокль видели. И перло их чуть ли не взвод, а нас – четверо. Пришлось бы нам в той рощице… смертью храбрых… Вот когда они были на полпути, метрах в трехстах, старший лейтенант руку ковшиком ко рту приложил и зашептал что-то, и лицо у него стало такое… непонятное, как бы даже и незнакомое. Тут с собаками что-то и приключилось. Они, все три, словно с пути сбились, будто у них нюх напрочь отказал или на медвежий след натыкались, но откуда там медведю взяться, совершенно не медвежьи были места… Принялись метаться, визжали, упирались. А потом дружненько потянули вправо, почти что под прямым углом, да уверенно так, как и прежде этого шли… Ушли немцы в другую сторону. Когда они пропали из виду, мы припустили по полю со всех ног. Пробежали с километр, а там пошел лес погуще, стало легче, так к своим и вышли. Мы потом промеж себя об этом не говорили, к чему языком зря звонить? И остальным не рассказывали. И старший лейтенант держался так, словно ничего и не было. Вы не подумайте, товарищ капитан! Только один раз такое случилось… непонятное. Во всем остальном старший лейтенант воевал, не проявляя никаких… умений. Как все воюют. Один раз только…

– Ну ладно, – сказал я. – А с тем покойником как было?