Читаем Плюс один полностью

Сначала картошка, потому что ее готовить дольше всего – почистить, порезать на 5 кусочков и обжарить в 10 миллилитрах оливкового масла. 10 минут. Затем морковка: 1 штука, очищенная и порезанная на 10 кусочков. Лук: 1 штука, 10 кусков. С луком дело обстоит сложнее, поэтому я разрезаю луковицу посредине, чтобы образовались 2 полушария, затем делаю 4 надреза на каждой половинке. Нарезать луковицу на 10 одинаковых колечек почти невозможно. У меня очень острый нож, который я отдаю на профессиональную заточку в лавку мясника на Гленферри-роуд каждые 100 дней. В лавке меня считают шеф-поваром, неопытным, но добросовестным.

Цукини: 1 штука, помыть, но не чистить. 10 ломтиков. Фасоль: 10 стручков, помыть и отрезать хвостики. Таков порядок: от овоща, для приготовления которого требуется больше всего времени, до того, что готовится быстрее всего. Таким образом, если соблюдать точность, никуда не торопиться и быть внимательной, фасоль идет в сковородку через 10 минут после картошки. Затем я переворачиваю курицу, накрываю на стол – нож, вилка, подставка под тарелку, салфетка, стакан воды, – и, когда возвращаюсь к плите, всё уже готово. Щипцами выкладываю курицу на тарелку, чтобы она лежала слева, политая 1 столовой ложкой сока, образовавшегося при жарке; ломтики картофеля веером раскладываю справа. Остальные овощи – горкой в середине. Солю, 5 раз встряхнув солонку. Сажусь есть. Часы показывают ровно 18.30.

Я всегда ела медленно. Уделяю каждой порции еды то внимание, которого она заслуживает. Говорят, если пережевывать пищу 30 раз, никогда не заболеешь. Я не болела ни дня.

Суббота тянется медленно. Выполнив обычный утренний ритуал, иду в кафе, где почти пусто. Прежде чем зайти, заглядываю в окно. Зачем – не знаю. Всё равно я не смогу передумать на пороге и пойти домой. Внутри тихо. Как в библиотеке. Сегодня мне без труда удается найти свободный стул. В кафе нет ни одного ирландца. Нет даже ни одного гражданина ЕС, насколько мне известно.

Воскресенье также проходит без происшествий. После обеда читаю газеты и делаю педикюр. 3 страницы, подстригаю 1 ноготь, 3 страницы, отодвигаю кутикулу, 3 страницы, основа для лака, 3 страницы, один слой лака, 3 страницы, второй слой лака, 3 страницы, верхний слой. Затем перехожу к следующему ногтю. Прелесть этой системы в том, что на прочтение 3 страниц уходит ровно столько времени, сколько требуется для высыхания одного слоя лака.

Разобрать кухонные шкафы. Почитать. Вот и 20.00. 27 градусов. Сижу у телефона и жду маминого звонка – она всегда звонит в воскресенье вечером. Моя мать – худая нервная женщина; кожа туго обтягивает кости и плоть, но кое-где обвисла вялыми складками. Единственная часть ее тела, где накопился жир, – щеки. Круглые и пухлые, как пуховые подушечки. Как ни странно, она ниже меня ростом и намного старше. Они с отцом – поздние цветочки. Мама носит благопристойные туфли, благопристойные шляпки и благопристойную нитку жемчуга на нелепой шее. Она похожа на цаплю. У нее проворный клюв и проворные любопытные глазки. Сперва она собирает сплетни, а потом пересказывает. Ее мозг похож на стену со множеством маленьких ячеек, как на почте старого образца, – крошечные соты, где всё хранится на виду и может быть извлечено в любой момент. По какому принципу она вытаскивает информацию, ума не приложу. У нее так много историй, что должна быть не одна стена – должно быть, у каждой из стен с ящичками снизу есть колесики, чтобы можно было их сдвигать, а потом раздвигать в стороны. Места для хранения должно быть как можно больше. В этих ящичках хранятся сплетни, маленькие обрывочки информации. Страшные истории от мамочки, мерзкой птицы-цапли.

Звонит телефон. 20.01.

– Привет, мама.

– Здравствуй, дорогая. Прости, что опоздала.

– Ничего, – отвечаю я. – Как ты?

– Бедро разболелось, но я тебе плакаться не буду. Вся в делах. Вчера ходила к Лиз, которая живет напротив, и мы ели рогалики с черной смородиной. Или с изюмом? Еще я вязала для аукциона в благотворительном центре. Азалии расцвели. Я их перегноем подкормила. У мистера Паркера на брюшке сыпь. Наверное, от жары.

Наверняка все остальные коты на маминой улице ржут над ее животиной. «Эй, Паркер, – надсмехаются они, – мамофка сегодня мафала тебе бвюфко?»

– Может, ему полезнее спать на твердом холодном полу, а не с тобой в кровати?

– Очень смешно, дорогая. Мистеру Паркеру нравится спать в кровати. Сегодня в церкви все про тебя спрашивали.

Сегодня ей понадобилось целых 15 секунд, чтобы дойти до этой части. Обычно я слышу про церковь в первые 10 секунд.

– Я тут с Софи говорила… Помнишь Софи из соседнего дома? Итальянку? Ей в прошлом году удалили бородавку.

– Бородавку помню.

Эта бородавка была событием года.

Перейти на страницу:

Все книги серии Одиночество простых чисел

Похожие книги

Стилист
Стилист

Владимир Соловьев, человек, в которого когда-то была влюблена Настя Каменская, ныне преуспевающий переводчик и глубоко несчастный инвалид. Оперативная ситуация потребовала, чтобы Настя вновь встретилась с ним и начала сложную психологическую игру. Слишком многое связано с коттеджным поселком, где живет Соловьев: похоже, здесь обитает маньяк, убивший девятерых юношей. А тут еще в коттедже Соловьева происходит двойное убийство. Опять маньяк? Или что-то другое? Настя чувствует – разгадка где-то рядом. Но что поможет найти ее? Может быть, стихи старинного японского поэта?..

Александра Борисовна Маринина , Александра Маринина , Василиса Завалинка , Василиса Завалинка , Геннадий Борисович Марченко , Марченко Геннадий Борисович

Детективы / Проза / Незавершенное / Самиздат, сетевая литература / Попаданцы / Полицейские детективы / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее